Шоколадная лавка в Париже
Шрифт:
Так и быть, раз уж мы затронули эту тему, сразу отвечу на топ-10 вопросов, которые задают дегустатору на шоколадной фабрике в ночном клубе «Лица». Местечко так себе, но другие наши клубы еще хуже.
1. Да, бесплатные образцы попробовать дам.
2. Нет, я не такая толстая, какой, по вашему мнению, должна быть представительница моей профессии.
3. Да, у нас все так же, как в «Чарли и шоколадной фабрике». В точности.
4. Нет, в чан с шоколадом пока никто кучу не навалил [1] .
1
Хотя
5. Нет, моя работа не делает меня более популярной, чем большинство обычных женщин. Мне тридцать, а не семь.
6. Нет, от шоколада не тошнит. Я его просто обожаю. Но если вам эта мысль помогает примириться с нелюбимой работой – ради бога, не стану разубеждать.
7. Значит, в трусах у тебя есть кое-что слаще шоколада? Как интересно! (Картинно зевает.) (Примечание: хотелось бы набраться храбрости и отколоть такой номер на самом деле, но обычно я просто морщусь и отворачиваюсь. Всяких нахалов у нас отшивает моя лучшая подруга Кейт. Ну, или затаскивает их к себе в постель.)
8. Хорошо, непременно предложу руководству твою идею выпускать шоколад с арахисовым маслом, пивом, водкой, джемом и т. д. Но насчет того, что мы на ней озолотимся, ты, скорее всего, ошибаешься.
9. Да, я умею делать самый настоящий шоколад. Вот только на фабрике «Брэйдерс» он готовится автоматически в огромном чане, а я просто слежу за процессом. Конечно, хочется привнести в работу больше творчества, но, если верить нашему начальству, никому эти эксперименты не нужны. Покупатели любят, чтобы вкус у товара всегда был одинаковый и хватало нашей продукции надолго. Так что готовить шоколад – дело довольно однообразное.
10. Нет, это не лучшая работа на свете. Но это моя работа, и я ее люблю. Вернее, любила, пока не угодила сюда.
А потом обычно говорю: «Спасибо, я буду ром с колой».
– Анна!
В ногах моей кровати сидел мужчина. Я никак не могла сфокусировать на нем взгляд. Мое имя он знал, но кто это такой, я понятия не имела. Так нечестно. Я попыталась открыть рот, но кто-то насыпал туда песка. Спрашивается – зачем? Что за глупые шутки?
– Анна!
Опять тот же голос. Нет, не померещилось. Сомнений нет: звук исходит от силуэта в ногах моей кровати.
– Слышите меня?
«Попробуй не услышь! Сидите в ногах моей кровати и вопите во весь голос!» – хотела ответить я, но выдавить удалось только сдавленный хрип.
– Отлично. Замечательно! Хороший знак. Хотите воды?
Я кивнула. Согласиться проще всего.
– Хорошо, хорошо. Только кивайте осторожнее, а то датчики сместите. Сестра!
Откликнулась ли сестра на зов, не знаю: меня вдруг опять утянуло в черную бездну. Последняя сознательная мысль: интересно, ее не бесит, когда ей вот так орут: «Сестра!»? И еще: кажется, родители говорили, у меня что-то с носом – но что? Не помню.
– А вот и она.
Тот же самый голос.
Сколько времени прошло, я понятия не имею. Но свет, кажется, изменился.
– Вот видишь! Скоро будет как новенькая.
Это, конечно, папа.
– Ох, не нравится она мне.
Мама.
– Можно стакан воды? – попросила я, но получилось только: «Мо ста ды?»
К счастью, рядом оказался кто-то, понимавший язык людей, у которых во рту пустыня. К моим губам тут же приложили пластиковый ободок. Этот крошечный стаканчик чуть теплой водопроводной воды с привкусом мела – лучшее, что я пробовала за всю жизнь. Даже считая тот раз, когда впервые ела шоколадное яйцо «Cr`eme Egg». Я с жадностью проглотила воду. Попросила еще, но мне ответили: «Нельзя». Вот так – нельзя, и все. Неужели я в тюрьме?
– Можете открыть глаза? – спросил тот же повелительный голос.
– Конечно может.
– Ой, не знаю, Пит. Ой, не знаю.
Как ни странно, именно мамино отсутствие веры в мою способность поднять веки заставило меня поднапрячься как следует. Картинка появилась, потом пропала, и вот наконец передо мной замаячила размытая фигура, сидевшая на краю кровати. Я ее уже видела. Ну сколько можно? А рядом – еще две фигуры, такие родные и знакомые.
Я узнала рыжеватый оттенок маминых волос. Она красится дома, хоть Кейт и предлагала ей салонное окрашивание почти бесплатно – вернее, бесплатно, по мнению Кейт. По маминому мнению, цена заоблачная. А еще мама считает Кейт распущенной. Что правда, то правда, но ведь на талант парикмахера это не влияет. А таланта парикмахера у Кейт, увы, кот наплакал.
Вот почему каждый месяц мама неделю ходит с ободком хны вверху лба: это остатки несмывшейся краски.
Заметив, что папа надел лучшую рубашку, я забеспокоилась всерьез. Папа наряжается только на свадьбы и похороны, а мне замужество в ближайшее время определенно не светит. Разве что если Дарр превратится в нового человека, с другим типом внешности и характера. Впрочем, это весьма маловероятно.
– Привет, – выдавила я и тут почувствовала: пустынные пески отступают.
Стена между реальным миром и песчаной бурей забытья и боли рухнула. Анна вернулась, и теперь я на сто процентов уверена: это определенно мое тело.
– Девочка моя!
Мама разразилась рыданиями. Папа к бурным выражениям чувств не склонен и просто осторожно взял меня за руку. За свободную, а не за ту, где под кожу уходила здоровенная трубка. В жизни ничего отвратительнее не видела.
– Фу, – протянула я. – Это что? Гадость какая!
Фигура в ногах кровати снисходительно улыбнулась.
– Уверяю, без этой трубки было бы еще гадостнее, – заметил мужской голос. – Через нее в ваш организм поступает обезболивающее и другие лекарства.
– Что-то оно у вас слабовато поступает, – заметила я.
Меня снова молнией пронзила боль: от пальцев левой ноги по всему телу.
Тут я заметила другие трубки, причем некоторые из них выходили из мест, которые при папе лучше не упоминать, и притихла. До чего же странно я себя чувствовала!
– Голова закружилась? – спросил любитель сидеть на моей кровати. – Это нормально.
Мама все еще всхлипывала.
– Мама, все хорошо.
От ее ответа меня пробрала холодная дрожь.