Шоколадница в академии магии
Шрифт:
– Вам нехорошо, Катарина?
– шепнул эр-Рази.
Я помотала головой:
– Ничего страшного.
– Не волнуйтесь, от вас ничего больше не потребуется. Сейчас нам овеществится Зеркало Истины…
– Тише, Фарух, – зашипел Дюпере, метнувшись к нам, - мадемуазель все равно ничего из происходящего не запомнит.
– Зато, пока эти знания будут в ее голове, получит невыразимое от них удовольствие, – прошептала я себе под нос.
Ректор прожег меня гневным взглядом, впрочем, немедленно перенаправив его на месье Девидека, которы тоже потихоньку
– Я просто хотел поддержать даму, – сообщил молодой человек, демонстрируя подготовленные для поддержки ладони, - потому что в первый раз видеть Зеркало Истины…
– И в последний, - перебил Дюпере, – клянусь, если еще хоть одна девица академии вздумает взывать… Ладно, стойте здесь, на случай, если мадемуазель Гаррель лишится чувств.
И они с эр-Рази отошли ближе к месту событий. Девидек прошептал:
– Старикан чем-то явно расстроен. Вы перспективная студентка, Гаррель? Ах, помню, вы поступили сразу на лазоревую ступень… Ну-ну… Сердобольный Дюпере, ему вас жалко. Воображаю, какую выволочку сегодня получит Шанвер от монсиньора. Ну вот и все.
Сорбир опустил руки, с ?екоторым разочарованием уяснив, что падать в обморок никто не будет. Нет, я, разумеется, могла бы оказать такую любезность, но мне не хотелось. Хотелось забиться в темный угол, заткнуть уши и орать на пределе громкости, а в обморок – нет.
Четверка безупречных, которая исполняла заклинание, стояла теперь перед обычным ростовым зеркалом в грубой деревянной раме. Я сказала обычным? Оговорилась. В зеркале не отражалось ровным счетом ничего, оно, разумеется, было магическим. Все сорбиры перестроились, рассредотачиваясь. Лузиньяк и еще двое, Хайк и Фрессине, отступили к товарищам.
– Прекрасная работа, квадра Шанвера, - решил Дюпере, - браво. По сто баллов каждому. Ну что ж, продолжим.
– Сорбир Шанвер обвиняется в наложении сорбирского заклятия на некую молодую особу. – ?оворил не Дюпере, бесполый голос раздавался из зеркала.
Руки Девидека, на которые я собиралась рухнуть без чувств, вытолкали меня вперед, к самой раме.
По матовой поверхности прошла рябь, теперь в зеркале отражались Арман де Шанвер и моя скромная особа у его плеча, едва достающая до этого самого плеча макушкой.
– Катарина Гаррель, – губы моего отражения шевелились, - помните, отвечать нужно только «да» или «нет». Вы, Катарина Гаррель, похитили кошель из спальни филидки де Бофреман, вольно или невольно, находясь под действием заклятия, либо в приступе сомнамбулизма?
– А что за кошель?
– раздалось позади.
И сразу же шиканье ректора:
– Девидек, минус сто баллов.
– Да на здоровье… Монсиньор, вы же расскажете потом?
Личико зазеркальной мадемуазель исказила гримаса неудовольствия:
– Повторяю, вы, Катарина Гаррель, похитили кошель из спальни Мадлен де Бофреман, вольно или невольно, в приступе сомнамбулизма либо находясь под действием заклятия?
– Да! – ответила я, покраснев.
– Ложь! – рассмеялась я-зазеркальная, присела в реверансе и ушла, шагнув за пределы обзора.
Ложь?
– И что это значит? – спросил кто-то за моей спиной громким шепотом.
– Девушка ничего не воровала.
– А разве мы судим не Шанвера?
– Зеркало само решает, кого и о чем спрашивать.
– Еще хоть звук, болваны, клянусь…
Отражение ?рмана смотрело мне в глаза, с беззащитным, потерянным выражением, от которого у меня внутри все cжалось. Если бы в этот момент я могла вернуться ?а три четверти часа назад, в зал ?кадемического совета, клянусь, обвинительных слов не произнесла.
– Арман де Шанвер, вы наложили на мадемуазель Катарину Гаррель сорбирское заклятие высшего порядка, с целью подчинения, либо защиты, либо ещё с какой-либо целью?
– Да!
– Это правда, – сказало зеркало, и отражение, поклонившись, растаяло.
«Все?
– удивилась я, продолжая смотреть на гладкую полированную поверхность. – А чего ты ждала? Громов с молниями? Подробных дoпросов? Вспомни, чему тебя учили. Настоящее величие – в простоте. Ты, Катарина, только что стала свидетельницей, более того, участницей Безупречного суда. Ты доказала свою правоту, но теперь тебя, скорее всего, за это накажут. Потому что…»
– Так-так… – проговорил монсиньор Дюпере в тишине. – Так-так…
Я обернулась, в этот же момент Лузиньяк шагнул из строя, но сказать ничего не успел, ректор продолжил:
– Обвинение мадемуазель Гаррель, корпус филид, нашему товарищу Шанверу, полностью доказано.
– Ничего не доказано, – возразил Дионис, - Арман мог, наоборот, снимать чужую мудру!
Дюпере отмахнулся:
– Закон Заотара суров, вина доказана.
– Тoгда я должен признаться!!!
– Лузиньяк, заткнись, – возглас де Шанвера заставил всех к нему oбернуться. Сорбир поклонился: – Ожидаю приговора, господа.
Дионис попытался еще что-то сказать, нo маркиз сплел в воздухе какую-то мудру, и рыжий сорбир застыл, не в силах открыть рот.
– Какое высокомерие, – шепнул Девидек, оказавшийся рядом, – заколдовать более слабого товарища, да ещё сорбирским заклинанием, да ещё при даме… За это высокомерие Шанвера никто и не любит.
Мэтр эр-Рази предложил:
– Не стоит ли нам отпустить мадемуазель Гаррель? Не думаю…
– Закон Заотара суров, – повторил ректор.
– Сорбир Шанвер за преступление, им совершенное, будет разжалова?, память, начиная с последнего числа месяца маи до последнего числа ута, будет у него изъята.