Шолохов
Шрифт:
Я не видел Вас пять лет, но не посмел просить Вас принять меня по такому мелкому вопросу, а потому и обращаюсь с этим письмом.
Сейчас я нахожусь в Москве и ожидаю Вашего решения. Прошу уведомить меня о нем через т. Поскребышева, которому известен мой адрес.
Всегда Ваш. М. Шолохов».
Дата: «29.07.1947 года». Пометы на письме — вверху, синим карандашом, размашисто: «От т. Шолохова», в правом нижнем уголочке скромненьким почерком: «Архив. 8.Х.47».
Любопытно его стремление в Скандинавию: ездил в 1935-м, собирается сейчас, и после смерти Сталина неоднократно будет лежать туда дорога, в том числе за Нобелевской премией.
Месяц прошел,
Хорошо, что в семейном окружении жизнь идет своей несуетной и умиротворенной чередой. Сдюжили даже то, что издательство задерживает выплату гонорара. В одном из писем Шолохов с лукавинкой сообщает о своей станичной жизни: «Мы живем тихо, как пожилые дачники: никого не беспокоим, на балалайках не играем, патефон не заводим, не танцуем…»
Сколько добра идет от Марии Петровны. Уже давно не Маруся-Марусенок, но по-прежнему беззаветно верна писательскому и депутатскому образу жизни мужа и стойко держит дом-семью.
В эту весну многое из своей обычной жизни он отобразил в письмах. Вот о жене с юмором: «Ходячая гордячка и ужасная зазнайка! Ходит и шип свой дерет кверху на 2 ярда, по крайней мере. Видите ли, она поймала 2 сазана, а я — нет…» Вот о том, что они оба не забросили охоту: «На охоте — я голова! Я хожу королем, а мать сзади с сумкой. Я убиваю куропатку и, не оглядываясь на своего Санчо Панса в юбке, властно говорю: „Подбери“. На днях убил 20 куропаток и зайца».
Далекой Светлане новоявленный дед отписал: «Только что принесли телеграмму, в которой сообщается, что сына решили назвать Михаилом. Я польщен и голосую ЗА! Михаилы по большой части народ стоящий. Мать, видимо, будет писать вам подробней… Молодому родителю терпения (мелкие детишки ужасно орут и, как правило, не дают спать по ночам)». Вот и о том, что внук все прочнее входит в жизнь: «Мы рады, что маленький боцман (отец-то моряк. — В. О.) изничтожает кашу… Но если у него аппетит будет возрастать, то вам придется покупать маленький круподерный заводишко, чтобы манка была своя». Но и увещевает дочь заняться кандидатской диссертацией.
В одном из писем неожиданно обнаружил свои скрытые пристрастия: «Купил в Столешниковом в комиссионном старинный голландский замок амстердамского мастера Ван-Голласа. Замок этот морской, с матросского сундучка, старой меди, но главное не в этом, а в том, что отмыкается без ключа. Замыкается простым нажатием, а отмыкается после того, как три раза сильно дунешь в замочную скважину. После первого раза в замке что-то тихо щелкает, после второго — мелодичный звон…»
По магазинам хождений не любил, но иногда, как видим, нечто купецкое пробуждалось. Как-то, когда гостевал с Марией Петровной в Москве, пришел на квартиру, где жили, и заявил: «Сейчас привезут книжный шкаф, сам выбирал…» (Шкаф живет долгой жизнью — сын писателя его «устроил» в музей.)
С лета — иные заботы. Получил письмо от по-прежнему опального Андрея Платонова. Тяжко ему жить — нужда одолела: никто не печатает его произведений. Но загорелся одним великим для духовности своего народа замыслом, да понимает, что в одиночку не справится. И тем более при своей «политической неблагонадежности». Пишет в Вёшки: «Это организация дела издания русского эпоса. Оно имеет общенациональное значение…»
Закончил письмо так: «Без тебя мы этого дела не вытянем, с тобой оно пошло бы легче».
В благодатную борозду попало живое зернышко платоновской идеи. Шолохов как раз с этого времени взялся «пробивать» издание запрещенного при советской власти сборника «Пословицы русского
Понимал, как нужна эта книга великой стране. В ней и многовековая народная мудрость, и верования, и приметы своеобразного быта, и отзвуки истории…
Шолохов знал, на какое сражение шел. Не просто так эта книга находится под давним запретом от ЦК. Славит православие, есть раздел о царях, много о русском характере и всё «без классовых оценок», к тому же иной раз о других народах пословицы с перчиком, а это «великодержавный шовинизм»…
До вёшенца донеслось, что группа ученых зароптала: пора снять запрет на книгу. Почитаемое им издательство «Художественная литература» тоже полно отважного желания переиздать этот том Даля. Надо убеждать ЦК. Ученые и издатели придумали хитрый ход — пусть предисловие напишет депутат и академик Шолохов. Власть вынуждена будет считаться с таким обстоятельством.
Осуществится ли замысел? Это окажется долгим делом. Сборник будет издан только в 1957-м. Пока же Шолохов дал согласие писать вступительную статью. Назвал ее «Сокровищница народной мудрости». Страсть и вдохновение чувствуются с первых строк: «Величайшее богатство народа — его язык!.. Меткий и образный русский язык особенно богат пословицами. Их тысячи, десятки тысяч. Как на крыльях, они перелетают из века в век, от одного поколения к другому, и не видна та безграничная даль, куда устремляет свой полет эта крылатая мудрость…» Назидал: «Никогда не померкнет наша патриотическая гордость, закованная в булат таких пословиц: „Наступил на землю русскую, да оступился“, „С родной земли — умри, не сходи“, „За правое дело стой смело“».
Еще заботы. С июня направил девять писем секретарю райкома партии, соседнего с Вёшенским. Просит оказать помощь своим хуторским и станичным избирателям. К примеру: «Колхозник Косогоров П. И. страдает язвой двенадцатиперстной кишки… Пусть райздрав пошлет его к квалифицированному хирургу…» В новом письме: «Колхозница Яцыненко А. К. осуждена нарсудом за нехватку трудодней на 6 м-цев принудработ… Ходатайствую о пересмотре…» Или: «…Его неправильно исключили из колхоза. Да и политически это выглядит неважно: нельзя обрекать на голод человека, трижды раненного в Отеч. Войне».
Друзьям-партийцам в то лето запомнилось, как писатель встревожился, что Дон теряет рыбу. Причина тому взрывные работы для углубления русла. Они поддержали его порыв обратиться в Правительство РСФСР.
Пришла мысль о публицистике. Готовит статью «Слово о Родине» для новогоднего номера «Правды». Потому избрал проникновенную манеру. Этим отверг набивший оскомину партагитпропов стиль с обилием цитат из классиков марксизма для скучных наставлений. Давно уже так никто не говорил со своим народом, который не только торжествующий победитель, но и много натерпевшийся страдалец.
И начал-то как: «Зима. Ночь…» Этим загадочным отточием всего-то после двух слов наметил свой широкий замысел: «Побудь немного в тишине и одиночестве, мой дорогой соотечественник и друг, закрой глаза, вспомни недавнее прошлое…»
Не к плац-парадным воспоминаниям приглашал — к скорбному: «…от Сталинграда до Берлина и от Кавказа до Баренцева моря, где бы, мой друг, ни остановился твой взгляд, всюду увидишь ты дорогие сердцу матери-Родины могилы… И в эту минуту ты острее вспомнишь те бесчисленные жертвы, которые принесла твоя страна… и величественным реквиемом зазвучат в твоей памяти слова: „Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!..“»