Шопенгауэр как лекарство

— Может быть, условимся, сколько ты будешь мне платить за консультацию?

— Это еще вилами на воде, Филип, давай позже.

— Нет, я все-таки хотел бы договориться об оплате.

— Ты продолжаешь удивлять меня, Филип. Волнуешься о какой-то ерунде, а реальные вещи оставляешь без внимания.

— Ну, все равно. Так как насчет оплаты?

— Обычно я беру за супервизию столько же, сколько с индивидуальных клиентов — с небольшой скидкой для начинающих.

— Договорились, — кивнул Филип.

— Погоди, Филип, я хочу, чтобы ты понял: пока что Шопенгауэр не очень меня волнует. Когда мы впервые об этом заговорили, я только поинтересовался, каким образом он смог тебе помочь, а ты уже сам раздул это дело так, будто

мы взаправду заключили сделку.

— Ты заинтересуешься больше, когда узнаешь. У Шопенгауэра есть много ценного для нашей области. Он во многом опередил Фрейда, который только подгреб под себя его идеи и даже спасибо не сказал.

— Обещаю, что буду стараться, но, повторяю, многое из того, что ты успел рассказать про Шопенгауэра, как-то не вызвало у меня желания изучать его дальше.

— И даже то, что я говорил на лекции, — про его взгляды на смерть?

— В особенности это. Идея о том, что часть меня после смерти соединится с какой-то неизвестной сверхъестественной силой, ничуть не утешает меня. Какая мне польза от этого, если мое сознание исчезнет? И что мне толку знать, что мои молекулы рассеются в пространстве и когда-нибудь моя ДНК станет частью другого существа?

— Мы должны вместе почитать его размышления по поводу смерти и неразрушимости нашей сущности, тогда, я уверен…

— Не теперь, Филип, не теперь. В настоящее время смерть занимает меня меньше всего — я хочу как можно лучше прожить остаток своих дней, вот о чем я сейчас думаю.

—  Смерть всегда с нами, всегда рядом. Сократ ясно выразился: «Чтобы научиться хорошо жить, нужно сначала научиться хорошо умирать». А Сенека: «Никто так не ценит жизнь, как тот, кто готов в любую минуту с ней расстаться».

— Да, да, я все это слышал, и, может быть, они правы — в теории. Я совсем не против того, чтобы внести философские идеи в психотерапию. Я — за. Кроме того, я вижу, что Шопенгауэр действительно пошел тебе на пользу во многих отношениях — но не во всех: курс коррекции тебе не помешает. Вот здесь-то и приходит группа. Так что жду тебя на первом занятии в следующий понедельник в половине пятого.

Глава 10. Самая счастливая пора в жизни Артура

Именно потому что роковая активность половой системы все еще дремлет, а мозг уже работает в полную силу, детство — это высший период невинности и счастья, Эдем, потерянный рай, на который мы с тоской оглядываемся всю свою жизнь [22] .

Когда Артуру исполнилось девять, отец пришел к выводу, что настало время заняться образованием сына. Для начала Генрих решил отправить Артура на два года в Гавр, в дом своего компаньона Грегуара де Блеземира, где мальчику предстояло обучаться французскому, светским манерам и, как выразился Генрих, «поднатореть в книжной науке».

[22] Артур Шопенгауэр. Мир как воля и представление. — Т. 2. — Гл. 31 «О гении».

В разлуке с родителями, вдали от родного дома — какой ребенок не воспринял бы это изгнание как настоящую трагедию? И тем не менее впоследствии Артур всегда будет называть эти годы «самой счастливой порой моего детства».

Что-то важное случилось в Гавре — возможно, Артур впервые ощутил на себе чье-то искреннее внимание и заботу и понял, что жизнь бывает радостна. Он всегда будет с нежностью вспоминать добрых и хлебосольных Блеземиров, среди которых наконец-то обрел нечто похожее на родительскую любовь. В письмах домой он станет так восторженно восхвалять своих любезных хозяев, что мать будет вынуждена напомнить ему о добродетелях и щедрости его собственного отца: «Вспомни, — напишет она ему, — как батюшка

позволил тебе купить флейту слоновой кости за один луидор» [23] .

[23] Rudiger Safranski. Schopenhauer and the Wild Years of Philosophy. — P. 26.

И еще одно важное событие произойдет во время недолгого пребывания Артура в Гавре — у него появится друг, один из немногочисленных близких людей в его жизни: Антим, сын Блеземиров, был ровесником Артура. В Гавре мальчики подружились и, после того как Артур вернулся в Гамбург, еще некоторое время обменивались письмами.

Через несколько лет, когда обоим исполнится двадцать, молодые люди встретятся вновь и даже будут некоторое время вместе искать любовных приключений, затем их пути и интересы разойдутся: Антим станет коммерсантом и исчезнет из поля зрения Артура до тех пор, пока, тридцатью годами позже, между ними вновь не завяжется краткая переписка, в которой Артур станет просить у друга совета по финансовым вопросам. Когда же Антим ответит, что в качестве платы за свою услугу он хотел бы получить право распоряжаться всеми бумагами Артура, тот немедленно оборвет переписку — к тому времени он уже станет с подозрением относиться к людям и не будет доверять никому. Артур гневно отшвырнет письмо Антима, черкнув на обратной стороне конверта презрительный афоризм Грасиана, испанского философа, особенно почитаемого его отцом: «Стоит только войти в дела другого, чтобы забыть о своих».

Еще десятью годами позже Артур и Антим встретятся в последний раз — это будет крайне неловкая встреча, в продолжение которой друзьям почти нечего будет сказать. После этой встречи Артур сделает запись в дневнике, где назовет своего бывшего друга «несносным старикашкой» и добавит: «Если два друга юности после разлуки всей жизни снова встречаются стариками, то преобладающим чувством, которое возникает в них при виде друг друга и при воспоминании о юности, является полнейшее disappointment (разочарование) во всей жизни» [24] .

[24] Артур Шопенгауэр. Parerga и Paralipomena. — Т. 2. — § 156.

И еще один инцидент произойдет, пока он будет в Гавре: Артур впервые столкнется со смертью. Умрет его гамбургский товарищ по играм Готтфрид Яниш, и хотя Артур никак не проявит своих чувств и даже скажет, что с тех пор никогда не вспоминал Готтфрида, он, судя по всему, так и не сможет забыть ни своего ушедшего товарища, ни того потрясения, которое он испытал от первого свидания со смертью, потому что тридцатью годами позже он запишет в дневнике такой сон: «Я оказался в какой-то незнакомой мне местности, в поле передо мной стояла группа каких-то людей и среди них худой, высокий мужчина, который, не знаю почему, был знаком мне как Готтфрид Яниш, и он приветствовал меня» [25] .

[25] Rudiger Safranski. Schopenhauer and the Wild Years of Philosophy. — P. 280.

Для Артура не представляло большого труда растолковать это сновидение: он жил в Берлине, где в то время свирепствовала холера. Сон, в котором он вновь встречает Готтфрида, мог означать только одно — то был знак приближающейся смерти. Поэтому он решил немедленно покинуть Берлин и переселиться во Франкфурт-на-Майне. Здесь, во Франкфурте, он и проведет последние тридцать лет жизни — главным образом потому, что будет считать этот город более всего защищенным от холеры.