Шопоголик и брачные узы
Шрифт:
Я в замешательстве смотрю на Кристину. Что она несет?
— Я могу понять, что это выбило вас из колеи. — Кристина устремляет на меня взгляд, полный сочувствия. — Особенно если прежде вы с матерью были так близки.
Кристина решила…
Вдруг до меня доходит, что она ждет ответа.
— Э-э… Да! — Я сглатываю. — Это было… довольно трудно.
Кристина кивает, будто я подтвердила все ее подозрения.
— Бекки, я ведь не часто даю вам советы?
— Ну… нет.
— Но сейчас я прошу, чтобы вы меня выслушали. Помните — это ваша свадьба. Не вашей матери. А ваша с Люком, и
— М-м… дело в том… Не все так просто…
— Просто. Именно что просто. Бекки, это ваша свадьба. Ваша свадьба.
Голос Кристины четок и выразителен. Я смотрю на нее, так и не донеся стакан до губ. Похоже, сквозь облака прорезался луч света.
Это моя свадьба. Так я об этом еще не думала.
Не мамина. Не Элинор. Моя.
— Легко попасться в эту ловушку — стремиться любой ценой угодить маме, — говорит Кристина. — Естественный, благородный инстинкт. Но есть нечто, что вы должны поставить во главу угла. Когда я выходила замуж…
— Вы были замужем? — изумляюсь я. — Я не знала.
— Это было давно. Ничего не получилось. Возможно, именно потому, что каждый миг свадьбы был мне ненавистен. Он музыки до клятв, которые написала моя мать. — Пальцы Кристины сжимают пластмассовую ложечку. — От бледно-синих коктейлей до этого мерзкого, липкого платья…
— Липкого? Какой ужас!
— Все поросло быльем. — Ложечка с треском переламывается, и Кристина улыбается — немного криво. — Просто помните мои слова. Это ваш день. Ваш и Люка. Сделайте его таким, как хочется вам, и не терзайтесь чувством вины. И еще, Бекки…
— Да?
— Помните — и вы, и ваша мать уже взрослые. Так поговорите как взрослые люди. Может, сами удивитесь тому, как все обернется.
Кристина права! До чего же права!
Возвращаясь домой, я предельно отчетливо представляю себе всю картину. Меня переполняет решимость. Это моя свадьба. Это мой день. И если я хочу выйти замуж в Нью-Йорке — так тому и быть. И если я хочу надеть платье от Веры Вонг — я его и надену. Терзаться из-за этого угрызениями совести просто нелепо.
Я слишком долго откладывала разговор с мамой. Чего я боялась? Что она расплачется? Мы же взрослые люди. У нас состоится разумный, зрелый разговор, я спокойно изложу свою точку зрения, и все прояснится раз и навсегда. Прямо камень с души свалился. Вот сейчас и позвоню.
Я маршевым шагом вхожу в спальню, кидаю сумочку на постель и набираю номер.
— Привет, пап, — говорю я, когда трубку снимают. — Мама дома? Мне надо кое о чем с ней поговорить. Это важно.
Бросаю взгляд в зеркало — ни дать ни взять ведущая новостей на Эн-би-си. Решительная, уверенная, деловая.
— Бекки? — озадаченно произносит папа. — С тобой все в порядке?
— Со мной все прекрасно, — уверяю я. — Просто мне надо… обсудить с мамой пару деталей.
Папа кладет трубку, а я перевожу дыхание и откидываю волосы назад. Да, я взрослая! Вот сейчас поговорим с мамой — прямолинейно, как зрелые люди… Пожалуй, первый раз в жизни.
Может, это начало новых отношений с моими родителями. Взаимное уважение. Общие взгляды на жизнь.
— Здравствуй, дорогая!
— Привет,
— Бекки, я собиралась тебе позвонить. Никогда не угадаешь, кого мы встретили в Озерном крае!
— Кого?
— Тетю Занни! Ты надевала все ее старые ожерелья, помнишь? И ее туфли. Мы так смеялись, глядя, как ты в них ковыляешь…
— Мама. Я должна обсудить с тобой нечто очень важное.
— И продавец у них в деревне все тот же. Тот, у которого ты все время покупала клубничную карамель. Помнишь, ты однажды объелась и тебе стало дурно? Это тоже было так смешно!
— Мама…
— А Тивертоны живут все в том же доме… но…
— Что?
— Боюсь, дорогая… Ослик Морковка… — Мама понижает голос. — Он отправился в рай для осликов. Но он был очень старый, золотко, там он будет счастлив…
Это невозможно. Я не чувствую себя взрослой. Я чувствую себя шестилеткой.
— Все передают, что очень тебя любят. — Мама наконец закругляет свои воспоминания. — И конечно, все они будут на свадьбе! Да, папа сказал, что ты о чем-то хотела поговорить?
— Я… — Откашливаюсь и внезапно остро ощущаю гулкую тишину на линии. — Ну, я хотела… ну…
Господи. Губы дрожат, и мой дикторский голос превращается в мышиный писк.
— Что случилось, Бекки? — Мама встревожена. — Что-то не так?
— Нет! Просто… Плохо дело.
Кристина была права, я знаю. Незачем чувствовать себя виноватой. Это моя свадьба, и я взрослый человек, а потому могу устраивать ее по собственному усмотрению. Я не прошу маму с папой платить за свадьбу. Не прощу их хлопотать.
Но все же.
Не могу я по телефону объявить маме, что выхожу замуж в «Плазе». Не могу, и все.
— Я подумала — мне стоит приехать домой. Повидаться, — сбивчиво говорю я.
Именно это я и хотела сказать. Я еду домой!
ФАЙНЕРМАН ВАЛЬСТАЙН
Адвокаты
Файнерман-Хаус
Авеню Америкас, 1398
Нью-Йорк
Мисс Ребекке Блумвуд
Одиннадцатая Вест-стрит, 251,
апартаменты Б
Нью-Йорк
18 апреля 2002 года.
Дорогая мисс Блумвуд.
Спасибо за Ваше письмо от 16 апреля, касающееся Вашего завещания. Подтверждаю, что в пункте (д) я добавила строку «а также мои новые хлопчатобумажные сапожки на высоком каблуке», как Вы и просили.
11
Нервничать я начинаю, едва только вижу маму. Она стоит рядом с папой у четвертого терминала и неотрывно смотрит на двери, через которые течет поток прибывших пассажиров. Как только мама замечает меня, лицо ее лучится от радости. Ее изрядно ошеломило известие, что приезжаю я без Люка, и мне несколько раз пришлось повторить, что у нас с ним все в порядке.
Потом клятвенно заверять, что меня не уволили.
И побожиться, что меня не преследуют акулы кредитно-финансовой системы.