Шотландцы не забывают
Шрифт:
— Я знаю это, моя бесценная, — кивнул он, — но ты не знала, что я готов был отдать все земное и небесное ради обретения тебя.
— Ты такой великолепный! — воскликнула Пепита. — Вчера вечером, дорогой, ты дал мне… осознать, что мы… единое целое и что для нас… никак невозможно не быть… вместе.
— Ты счастлива,
— тотчас спросил Торквил.
— Как я могу испугаться… тебя?
Он прижал ее крепче, а губы его касались ее нежной щеки.
— Сокровище мое, ты так отличаешься от всех, кого я когда-либо знал! — в экстазе произнес он. — Ты возбуждаешь меня до безумия как женщина, и одновременно мне хочется тебя боготворить; ты столь чиста и совершенна, что мне кажется — ты неземная!
— Я очень земная… мой любимый… когда ты… целуешь меня, — шептала Пепита, — и единственное, чего я боюсь теперь, так это того, что мы… слишком счастливы и в любой момент викинги могут напасть на нас… или Мак-Донаваны прокрадутся среди зарослей в торфяниках, чтобы атаковать нас.
Торквил рассмеялся.
— Благодарение Богу, ничего подобного в наше время не происходит, однако проблемы и трудности бывают всегда, и Шотландия продолжает страдать. Но от тебя, моя дорогая, требуется единственное: помогать мне заботиться о тех, кто не может сам заботиться о себе.
— Ты знаешь, я сделаю… все, чего ты ждешь от меня, — сказала Пепита, но сначала тебе придется столькому научить меня, чтобы я хорошо узнала страну, частью которой себя чувствую, и ты должен помочь мне, как… сасенаку, избежать многих… ошибок.
— Никогда больше не называй себя так! — резко оборвал ее Торквил. — Ты — не сасенак! В тебе течет кровь Ламонтов, и ты — моя жена! Ты можешь забыть все английское и обратиться к славе, которая горит в нас обоих, потому что мы можем с гордостью сказать: мы — шотландцы.
О
Она боялась, что герцог оторвет ее от детей, и помнила ненависть герцогини, столь подавлявшую, что она не могла избавиться от нее.
Теперь она стыдилась своей прежней слабости и трусости.
Ее шотландские предки сражались против огромной армии только ради того, чтобы не быть покоренными англичанами.
Их дух остался непобежденным, и постепенно они отвоевали все, что было захвачено у них.
У них не было численного превосходства — но им помогал горевший в них огонь, который невозможно было загасить.
Именно этот дух, — этот огонь она и Торквил должны передать своим детям, а те, в свою очередь, — своим.
И так будет продолжаться в течение грядущих столетий.
Эти мысли пронеслись молнией в ее мозгу.
Прикосновение губ Торквила пробудило пламя, дремавшее в ее теле.
— Я люблю… тебя! — прошептала она.
Его страсть, удесятеренная ее нежностью, захлестнула обоих.
— Я обожаю тебя, — повторял он. — Ты — моя! Я не могу жить без тебя и твоей любви…
— Они… твои, — лепетала Пепита. — Твои целиком и полностью. О, дорогой Торквил, люби меня… Я хочу, чтобы ты… любил меня!
И когда его губы овладели ее губами, а его сердце билось в унисон с ее сердцем, он вознес ее на небо, и она ощутила, что их любовь вечна.
За стенами замка солнце поднималось над мерцающим морем, превращая цвет вересковых зарослей из пурпурного в золотой, а ветер смешивал аромат цветущего вереска с соленым запахом моря.
Этот ностальгический запах Шотландии — неотъемлемая часть ее магии — преследует шотландцев везде, где бы они ни находились.