Шотландия. Автобиография

Дойл Артур Конан

Шотландский театр, 1755 год

Преподобный Александр Карлайл

Трагедия Джона Хоума «Дуглас», поставленная в Лондоне в 1756 году и ставшая любимой пьесой актрисы Сары Сиддонс, потрясла публику. Однако слава к Хоуму пришла далеко не сразу. Друг драматурга священник Карлайл вспоминал в автобиографии, как они с Хоумом отправились в Лондон, чтобы показать пьесу импресарио Гаррику. Из рассказа Карлайла создается впечатление, что все прошло на удивление гладко, однако за помощь Хоуму он впоследствии подвергся преследованию со стороны церкви, а Хоум, тоже священник, предстал перед Советом шотландской церкви и был лишен сана.

Шесть или семь священников… выехали снежным февральским утром в направлении Вулерхохеда. Прежде чем добрались до места, мы выяснили, что наш бард не позаботился подобрать подходящее вместилище для своего творения и совершенно не думал о том, каким образом представить его искушенным судьям… Трагедия лежала в кармане его плаща, в другом кармане

помещались чистая сорочка и ночной колпак, словно уравновешивая друг друга, и это, конечно, было небезопасное хранилище. Наш друг… не подумал купить пару баулов, когда мы проезжали Хаддингтон. Мы сочли, что, быть может, Джеймс Ландрет, холостой священник в Симприне и клерк синода, располагает подходящей шкатулкой, ведь он же как-то передает в синод свои записи; единодушно мы свернули с дороги и полмили спустя уже были у Джеймса, какового, поначалу скрыв свои истинные намерения, убедили присоединиться к нам, а потом спросили, неужели он позволит нашему дорогому другу мистеру Хоуму везти рукопись в кармане на протяжении 400 миль. Быть может, продолжали мы, он отдаст мистеру Хоуму свой баул, а в Вулере тот купит собственный. На это мистер Ландрет охотно согласился. Но пока навьючивали пони, ему пришлось выдержать еще одно испытание: Капплз, у которого, как всегда, не оказалось денег, хотя он тоже был холост и получал вдвое больше Ландрета, увлек последнего в соседнюю комнату и долго с ним о чем-то договаривался, так что мы стали выражать нетерпение. Впоследствии мы узнали, что Капплз, располагая всего четырьмя шиллингами, требовал у Ландрета полгинеи, чтобы покрыть дорожные расходы. Честный Джеймс, зная, что Джон Хоум, если не купит собственный баул, вернет ему его собственность, охотно согласился на первую просьбу, но, помня, что Капплз никогда не возвращает долг, вовсе не желал расставаться с деньгами. Когда же он в конце концов сдался, мы продолжили путь… По счастью, река Твид была спокойной, и мы пересекли ее вброд у замка Норэм; а к четырем часам дня добрались до Вулера, где наскоро перекусили, ибо в те дни это был совсем крохотный городок; впрочем, добрая компания скрашивала нам тяготы пути.

Нас с Хоумом — а мы спали в одной комнате, даже в одной кровати, как было тогда принято — разбудил посреди ночи шум из соседней комнаты, где остановились Лори и Монтейт; мы узнали, что они поссорились и подрались, и первый столкнул второго с кровати. Уладив эту ссору, мы крепко заснули и проспали до самого утра. Позавтракав тем, что было в трактире, мы с Капплзом, вызвавшиеся сопровождать Хоума еще два дня, поехали с ним на юг, а прочие возвратились в Бервикшир…

Мы с Капплзом проводили Хоума до Феррихилла, это почти шесть миль, и там заночевали, а наутро расстались; он двинулся в Лондон, а мы отправились домой. Беднягу Хоума ожидали новые унижения: Гаррик, прочитав пьесу, сказал, что она совершенно непригодна для постановки…

Шотландец встречается с Вольтером, 24 декабря 1764 года

Джеймс Босуэлл

Прославившийся как биограф доктора Джонсона, Джеймс Босуэлл был типичным представителем породы шотландских интеллектуалов. В молодости, жадно впитывая идеи и теории, он странствовал по Европе и однажды сам себя пригласил в дом Вольтера в Фернее.

Я испытывал радостное предвкушение… Землю устилал снежный покров; я жадно обозревал дикую природу и припоминал все великие мысли, какие усвоил из сочинений Вольтера. Прежде всего меня поразила церковь с надписью при входе «Deo derexit Voltaire, MDCCLXI» [8] . Его замок прекрасен. Меня встретили два или три лакея и провели в изысканно обставленную залу. С одним из них я отправил мсье де Вольтеру записку от полковника Констана из Гааги. Слуга вернулся со словами: «Мсье де Вольтер не терпит, когда его беспокоят. Он в постели». Я испугался, что не увижу его. Тут в залу вошли некие дамы и господа, так что я на время отвлекся. Наконец мсье де Вольтер вышел из своих покоев. Я пристально его разглядывал и осознал, что на портретах он в точности таков же. Он приветствовал меня с тем великолепием, каким французы овладели в полной мере. На нем было небесно-голубое ночное платье с отделкой и парик. Он сел в кресло и за разговором жеманно улыбался. Как выяснилось, оба мы пребывали в растерянности. Мое лицо было «лицом восторженного простака».

8

«Возведена Вольтером в 1761 году» ( лат.).

Мы заговорили о Шотландии. Он сказал, что изданные в Глазго книги «превосходны». Я ответил: «Там находится и академия художеств, но она не преуспевает. Наша страна не склонна к изящным искусствам». Он ответил весьма непреклонно: «Конечно. Чтобы хорошо рисовать, ноги должны быть в тепле. Тяжело рисовать, когда ноги мерзнут». Другой наверняка бы ударился в пространные рассуждения о причудах нашего климата; мсье де Вольтер выразил то же самое в десятке слов…

Я сказал ему, что мы с мистером Джонсоном намереваемся посетить Гебриды, северные шотландские острова. Он усмехнулся и воскликнул: «Вот как? Что ж, а я останусь тут. Вы не возражаете?» — «Ни в коем случае». — «Тогда отправляйтесь. Ничего не имею против».

Я спросил, говорит ли он по-английски. Он ответил: «Нет. Чтобы говорить на вашем языке, нужно всовывать язык между зубами, а я потерял все зубы»…

Вчера я вернулся в этот прелестнейший замок. Маг появился незадолго перед обедом. Но вечером он вышел в гостиную в превосходном настроении. Я присел рядом с ним и стал осторожно

расспрашивать. Хотел бы я, чтобы и вы могли насладиться полетом его воображения! Он был поистине великолепен и блистал остроумием. Я убедил его произнести несколько слов по-английски, что он проделал с таким изяществом, что я поневоле то и дело восклицал: «Боже мой, изумительно!» Разговаривая на нашем языке, он словно обретал бриттскую душу. Он дерзок, остроумен, наделен юмором, позволяет себе одеваться так, что легко превосходит этим самых комичных персонажей. Он беспрерывно сквернословит, как будто обучился этому в Англии. Вот он промурлыкал балладу, затем отпустил какую-то бессмысленную шутку. Потом принялся рассуждать о нашей конституции, и эти благородные рассуждения из уст прославленного француза были весьма приятны моему слуху. Наконец мы коснулись веры. Тут он разъярился, и все отправились ужинать. Мы с мсье де Вольтером остались в гостиной, где лежала большая Библия; и если двое смертных способны спорить яростно, у нас вышел именно такой спор. Он ратовал за одно, я же совсем за другое… Я потребовал от него признания, каких убеждений он на самом деле придерживается, и он открыл мне сердце с красноречием, безмерно меня тронувшим. Я не думал, что он способен мыслить подобным образом… Он говорил о своем чувстве — своей любви — к Верховному Существу и о том, что нисколько не желает подчиняться воле Всеведущего. Он сказал, что хотел бы творить добро, уподобляясь Творцу Благого. Иной веры он не придерживается, не тешит свой великий ум фантазиями о бессмертии души. Он сказал, что это возможно, но что ему о том достоверно неведомо. И потому его разум не способен это принять. Я был потрясен, однако усомнился в его искренности и позволил себе воскликнуть: «Вы вправду так думаете? Искренни ли вы со мной?» И он ответил: «Именем Господа — да». А потом человек, чьи трагедии столь часто воспламеняют публику в парижских театрах, прибавил с блеском в глазах: «Я много страдал. Однако я терпеливо сношу невзгоды — как подобает не христианину, но человеку».

Новый город, 1767 год

«Шотландский журнал»

Сообщение о том, что проект архитектора Джеймса Крэйга по постройке Нового Эдинбурга удостоен премии за лучший городской проект, ознаменовало рождение современного Эдинбурга — и современной Шотландии.

Проект по расширению города Эдинбург начинает приобретать зримые очертания. Двадцатого мая парламентом был принят закон, раздвигающий городские границы; 3 июня магистраты наградили мистера Джеймса Крэйга, архитектора, золотой медалью и моделью города в серебряной шкатулке, признавая его заслуги в составлении проекта нового города; позднее началась разметка площадей; к концу июля магистраты и совет наконец-то одобрили план, и было объявлено, что на протяжении месяца, до 3 августа, противники переустройства могут выдвигать свои претензии, при условии, что таковые будут сопровождаться надлежащими обоснованиями. Уже выкуплены несколько участков, а поскольку возведение моста должно быть закончено в ближайшие два года, можно предположить, что строительство начнется скоро, так что дома окажутся заселенными, когда мост будет завершен.

Изобретение парового двигателя, 1769 год

Джеймс Уатт

Изобретение, совершенное в 1769 году, когда Уатт чинил весьма примитивную машину Ньюкомена, стало основой промышленной революции, тягловой силой которой выступали железные дороги и пароходы. В конце жизни Уатт оказался вовлечен в многочисленные патентные диспуты, и в письме, адресованном своему другу Джону Робинсону по поводу очередного спора, он вкратце описывает, как было сделано фундаментальное открытие.

Хитфилд, Бирмингем,

24 октября 1796 года

Мой дорогой сэр…

Я был вынужден побеспокоить многих моих друзей в связи с этими треклятыми судебными делами и старался по возможности тревожить лишь тех, кто живет вблизи Лондона, однако ныне эти мерзавцы — Хорнблауэры и прочие — объединились против меня, и потому я вынужден обращаться ко всем, кто выражал готовность помочь…

Вы увидите из бумаг, приложенных к сему письму, какие возникают возражения и каковы могут быть ответы. Я намерен прислать Вам общий ответ для Вашего правительства, как только будет готова копия. Нужно доказать, что именно я являюсь изобретателем, и что изобретение мое предназначено для сбережения потребления пара и топлива, по патенту 1769 года, и что описание достаточно подробное, чтобы механик, знакомый с устройством машины Ньюкомена, смог создать нечто подобное.

Я не изобретал сие устройство постепенно, оно открылось мне, я полагаю, целиком в те несколько часов 1765 года. Первым шагом стало понимание того, что пар является эластичным телом; 2) воду можно выталкивать через длинную трубку, а воздух — поршнем; 3) поршень также выталкивает воду; 4) для плотности можно использовать вместо воды смазку; 5) пар, а не воздух должен давить на поршень; 6) тогда цилиндр будет нагреваться.

На следующий день я приступил к работе. Кипятильня уже имелась, так что я взял у Тома Гамильтона полость двух дюймов в диаметре и фут длиной (это был цилиндр) и приделал к нему с обеих сторон трубку, чтобы проводить пар. Еще я сделал оловянный конденсатор из насоса около дюйма в диаметре и двух малых трубок длиной и диаметром в Ув, погруженных в круглый сосуд, каковой у меня имелся. Я поместил цилиндр, привесил к поршню грузило и подал воздух и воду на поршень, каковой был полым; а когда решил, что цилиндр наполнен паром, то потянул поршень, и грузило последовало за ним, к моей несказанной радости, и все это произошло в ближайшие два дня после того, как было сделано изобретение…