Шотландская легенда

Льюис Кэрролл

Эти вещи вызывали у меня справедливый гнев, и если сначала я была дружелюбна к нему (хотя он был бестолковым и унылым на вид), то потом часто била его по Ушам и выдирала из его Головы пряди Волос. На это он издавал Вопли и говорил, что я превратила его жизнь в тяжкое бремя; сие не вызывало сомнений и доставляло мне большое удовольствие.

Наконец он предложил изготовить Картину, вмещающую такую

часть юбки, какая только сможет войти, и сделал Примечание следующего рода: „Портрет: сверху два с половиной ярда, потом Ноги отдельно“. Но это ничуть не удовлетворило меня, а потому я заперла его в Погребе, где он оставался три недели, ежедневно становясь все тоньше и тоньше, пока не стал плавать по воздуху вверх и вниз, как Перышко.

В определенный день, когда я спросила его, сделает ли он теперь мое изображение в полный рост, он ответил мне тонким жалобным Голосом, словно Комар, но тут кто-то открыл Дверь и его вынесло Сквозняком в трещину на Потолке, а я осталась ждать его, подняв свой Факел, и стояла до тех пор, пока тоже не превратилась в Призрак, однако прилипший к Стене».

Потом мой господин и его спутники спустились в Погреб. Увидев это странное зрелище, мой господин вытащил свой Меч с громким криком «Смерть!» (хотя так и не объяснил, кого или что он имел в виду). Некоторые вошли внутрь, но многие остались сзади, подгоняя тех, кто был впереди, не столько своим примером, сколько ободряющими Словами, однако в конце концов все вошли в Погреб; мой господин был последним.

Они отодвинули от стен Бочки и другие вещи и обнаружили упомянутого Призрака, ужасного на вид, однако сохранившегося на Стене; от жуткого этого зрелища поднялись такие Крики, какие в наши дни редко можно услышать. Многие лишились чувств, тогда как другие спаслись от этого Бедствия большими глотками Пива, однако и они были еле живы от Страха.

Тогда Дама обратилась к ним на такой манер:

Все внимайте моей воле, Я пребуду здесь, доколе Даму этого удела, Схожую лицом и телом, Не сфотографируют как надо, Во

весь рост открытой взгляду; Тогда сгину я опять И не буду вас пугать.

Тогда помянутый Мэттью Диксон обратился к ней и спросил: «Почему ты высоко держишь этот Факел?» — на что она ответила: «Свечи дают свет», — но никто ее не понял.

Потом наверху зазвучал тонкий Голос:

В погребе замка Окленд Давно, очень давно Заперли славного парня, Горе ему суждено! Снять ее в полный рост — Как дотянуться до звезд; Tempore (так я и сказал ей), Practerito! [2]

2

Время (и) сноровка (искаж: лат.)

(К этому Хору никто не смог присоединиться, ибо Латынь была для них неизвестным Языком.)

Она была очень жестока, Давно, очень давно, Меня уморила до срока, Хоть в погребе было вино. Ведь я из Шотландии мог убежать, Последний медяк за это отдать, Но меня учили честно играть, — Не поминайте же лихом, друзья, А помяните добрым глотком!

Тогда мой господин, отложив свой Меч (который впоследствии был повешен на стене в память о столь великой Храбрости), приказал Дворецкому принести ему Кувшин Пива, каковой Кувшин он выпил за один присест и велел принести еще. Ибо, по его собственным словам: «Ручей уже не Ручей, если он Высохнет».