Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
Шрифт:
А маленький шотландец в килте все улыбался и махал рукой. Из толпы послышались возгласы:
— Как поживаете, сэр Гарри?
— Спасибо, а вы как?
Знаю, что какой-нибудь рафинированный эстет презрительно фыркнет, но все же выскажу свое мнение. По-моему, со времен сэра Вальтера Скотта никто не сделал так много для пропаганды своей родной Шотландии, как сэр Гарри Лаудер. Это благодаря ему во всем мире теперь знают как минимум одно гэльское выражение «deoch an doruis» (прощальная стопка, что называется, «на посошок»). Он же ввел в обращение шотландские слова «gloaming» (сумерки), «glen» (горная долина) и «lassie» (девушка) и прекрасную в своей избыточности фразу «braw, bricht, moonlicht night» (чудесная, светлая, лунная ночь). Миллионы людей, которые никогда не видели (и не увидят) Шотландии, тем не менее испытывают теплые чувства к стране, породившей такого сына. Гарри Лаудер воплощает самые лучшие, самые характерные черты шотландского характера. Что касается его таланта, то это вообще отдельная тема. Его гений — нечто из ряда вон выходящее. Вы, наверное, замечали, какая напряженная тишина наступает в зале, когда объявляют его выступление. В том, как Гарри появляется на сцене — маленький нелепый «горец» с уродливой желтой тростью;
А как безошибочно действует обычный прием Лаудера, когда он прерывает песню на середине, чтобы перекинуться парой задушевных слов с публикой. И у каждого из слушателей создается впечатление, будто он обращается именно к нему! Местный говорок Гарри Лаудера, исконные шотландские выражения, которыми он пересыпает свою речь — идеальное средство для тихой, доверительной беседы. Все, что он говорит в перерывах между исполняемыми песнями, выглядит стопроцентной импровизацией. Трудно поверить, что слова эти заготовлены заранее.
Лаудер мастерски управляет аудиторией. Вот он заводит веселую, разудалую песенку вроде «Брожу я в сумерках», и когда, следуя за его настроением, публика уже готова пуститься в пляс, внезапно переключается на грустные и пафосные песни. Лаудер достаточно умен, чтобы делать это резко и грубо. Но понаблюдайте, как он говорит что-то смешное — публика, естественно, смеется от души; за первой шуткой быстро следует вторая, но уже с оттенком чего-то серьезного, а затем Гарри вдруг начинает рассказывать историю из военных времен. Неожиданно? Да. Но он говорит так искренне и просто, что все слушают его, затаив дыхание. Маленький шотландец стоит в ослепительных огнях рампы и произносит слова, которые идут из глубины сердца. Во всем, что он говорит, нет ни капли фальши; каждое слово — правда. Поэтому ему верят безоговорочно. За какие-нибудь две минуты ему удается переключить зал (а ведь там сидят сотни мужчин и женщин, различных по своему характеру и складу ума) с одной эмоции на другую, зачастую диаметрально противоположную. Такое под силу лишь большому мастеру! И, подозреваю, что дело не только (и не столько) в мастерстве. Просто в душе этого человека есть нечто доброе, чистое и хорошее, и именно данные качества резонируют с аналогичными чувствами его собратьев. Проходит несколько секунд, и публика вновь смеется. Как он это сделал? Да просто улыбнулся! Этого достаточно, чтобы все лица расцвели ответными улыбками. Снова слышится веселая музыка, и вот уже этот удивительный маленький человечек опять «бродит в сумерках»! Гарри Лаудер — единственный весельчак, которому дозволяется грустить на эстраде, и я почитаю это величайшим комплиментом его таланту.
Смешные истории, которые Гарри рассказывает о себе самом, так нравятся людям, что они придумывают новые анекдоты и приписывают их артисту. Вот один из них:
Гарри рос очень неспокойным ребенком. По словам его матери, он так шумел, что разгневанные соседи приходили с вопросом: у вас что, близнецы завелись?
Гарри Лаудер любит вспоминать свое тяжелое детство (и, кстати, в этом он похож на многих успешных шотландцев). Начинал он действительно нелегко: работал на льноперерабатывающей фабрике в Арброте, трудился по двенадцать часов — с шести утра до шести вечера — за жалкие два шиллинга и один пенс в неделю. А после этого еще сидел до полуночи — помогал матери дергать пеньку для веревок, — чтобы заработать дополнительные три шиллинга в неделю. Но в этих воспоминаниях звучит нечто большее, чем законная гордость за свои успехи. Мне запомнилось одно замечание Лаудера, очень шотландское по своей сути. «Разве такое забывается? — вопрошал он. — Человек, переживший подобное в начале жизни, не станет важничать и ставить себя выше других. Воспоминания о собственных трудностях приучают нас к скромности».
Довелось Гарри поработать и на рудниках Гамильтона, маленького шахтерского городка неподалеку от Глазго. Здесь, на самодеятельных концертах шахтеров, впервые раскрылись его таланты эстрадного артиста. Затем пришел и первый успех: юноша победил на местном конкурсе певцов. После этого его карьера пошла в гору, и скоро Лаудер уже зарабатывал тридцать пять шиллингов в неделю. Он начал разъезжать с концертами по Шотландии, а в марте 1900 года состоялось его выступление в Лондоне — на сцене мюзик-холла Гэтти. Рассказывают, что как-то на концерте Лаудера присутствовала группа шотландцев. Не в меру развеселившись, они принялись шуметь, на сцену полетел чей-то боннет. Работники театра попытались вывести нарушителя порядка из зала, но он закричал, обращаясь к артисту:
— Эй, Гарри! Не позволяй им выгнать меня вон. Ведь мы с тобой знакомы еще с Глески!
На что Лаудер ответил:
— Ну так и не позволяй им себя выгнать. Помни, что ты шотландец! Держись, брат!
Однако самые лучшие, на мой взгляд, слова он сказал, когда произнес: «Я уважаю свою нацию и те простые человеческие ценности, которые ей присущи». В этом высказывании — разгадка непреходящего обаяния сэра Лаудера.
Глава седьмая
Инвернесс и Куллоден
Настоящий шотландский завтрак и моя прогулка по элгинскому кладбищу. Я отправляюсь сначала в Форрес, а затем в Инвернесс, где посещаю Куллоденское поле.
Порой судьба делает нам подарок в виде удивительного утра — такого, какие случались лишь в далеком благословенном детстве. Просыпаешься и чувствуешь: к тебе ненадолго вернулись былая радость жизни и острота восприятия. Окружающий мир вновь распахивается перед тобой во всем своем необъятном величии и влечет
Стояло именно такое экстатическое утро, когда я ехал вдоль берега реки Дон, направляясь в Инверери. Было так рано, что осенний туман еще не успел рассеяться и лежал на полях длинными, плотными — в пояс высотой — полосами серебра. По краям туманная пелена истончалась, превращалась в тонкую серую субстанцию, которая расползалась по земле, набиваясь в каждую выемку и ложбинку. Она курилась на дне неглубоких овражков и казалась призраком давно пересохших ручьев. Затем взошло солнце и разогнало туман. Земля обнажилась во всем сиянии пригожего утра. Взору открылось пустующее жнивье с выстроенными в ряд золотыми снопами. Ветерок приносил с моря свежий, студеный воздух, в него вплетались сладкие запахи ранней осени. Земля радостно улыбалась новому дню, как улыбается счастливая женщина, прижимающая к груди любимое дитя. Внезапно мне расхотелось ехать дальше на автомобиле. Ведь как, наверное, здорово прошлепать в отсыревших башмаках по росистой траве и углубиться в темнеющие за ближайшим пригорком заросли папоротника. Я остановил машину, с наслаждением потянулся и зашагал по едва заметной тропинке, уводившей в глубь луга. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь блеянием овец и монотонным жужжанием пчел, которые с утра пораньше вылетели по своим пчелиным делам. Пройдя с милю или около того, я задержался возле полянки, густо заросшей наперстянкой. С детским любопытством наблюдал я за мохнатым тельцем шмеля, который, судя по всему, застрял в мокром цветке и теперь отчаянно дергал шерстистыми лапками, пытаясь выбраться. Эта сценка неожиданно развеселила меня. В голову пришло, что это, пожалуй, самое забавное зрелище в природе. Конкурировать с ним может лишь вид ныряющих уток. Вы и сами наверняка видели, как это происходит: громкий всплеск, и снаружи остаются лишь две беспорядочно дергающиеся лапки. Глупейшая картина! Остается только ждать, когда счастливая обладательница этих лапок снова вынырнет и заскользит по водной глади с серьезным видом дегустатора, вполне удачно завершившего свой гастрономический эксперимент.
Вскоре я набрел на маленькую речушку (полагаю, это был Деверон в окрестностях Хантли), которая весело бежала по галечной россыпи. Коричневато-бурый поток выглядел столь многообещающе, что я почти различил плеск резвящихся лососей и разглядел призрак самой жирной в Шотландии форели. Я отправился дальше и уже на границе Абердиншира и Банфшира вдруг вспомнил, что не успел позавтракать. И словно в ответ на мои тайные пожелания Господь ниспослал мне чудное видение: за поворотом дороги стояло несколько аккуратных домиков. На стене одного из них красовалась вывеска «Завтраки с чаем». И хотя я отдавал себе отчет, что подобная надпись может означать очень многое или не значить вообще ничего, ноги мои сами зашагали в ту сторону. Подгонял меня восхитительный запах жареного бекона, который выплывал из задних дверей домика и терялся в зарослях жимолости, выполнявшей функции живой изгороди. Дверь была открыта, за ней обнаружилась маленькая гостиная с опрятными столиками. Это зрелище — восхитительное само по себе — настолько соответствовало моему утреннему настрою, что на какое-то время я просто лишился дара речи. Впрочем, быстро опомнился и вступил в переговоры с хозяйкой. Да, конечно, здесь можно позавтракать, сэр. Приготовить для вас овсяную кашу? Нет, здесь не Волшебная страна, но все равно спасибо, вы очень добры! А, может, сэр предпочтет яичницу с беконом? Сэр предпочел. Девица с неулыбчивым веснушчатым лицом и застенчивым взглядом удалилась на кухню, а я вышел во двор еще раз вдохнуть свежего утреннего воздуха. Там было устроено нечто вроде крохотного открытого ресторанчика: несколько обшарпанных металлических столиков и раскладные стулья. От дороги их отделяла все та же живая изгородь из жимолости, которая в настоящий момент прямо-таки вибрировала от пчелиного жужжания. Внимание мое привлек черный ретривер, который сидел с крайне умильным выражением на морде. Мне немедленно вспомнились Пеллеас и Мелисанда, Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, а также прочие образы трагических любовников в мировой литературе. Завидев меня, пес поднялся и завел безмолвную беседу. Он сообщил, что очень рад моему появлению. Что он с удовольствием отвел бы меня кое-куда и показал кое-что интересное. Однако (тут пес горестно вздохнул) он полагает, что меня — как и всех остальных посетителей — сюда привело чувство голода и я вряд ли соглашусь уйти без плотного завтрака. Ретривер щелкнул зубами на пролетавшую мимо пчелу, промахнулся и снова мне улыбнулся. Мне показалось, что он готов опрокинуться на спину и начать кататься, как маленький щенок. Наверное, я смог бы почесать ему пузо и затеять веселую возню. Кто знает, какие горизонты открыла бы передо мной эта внезапная дружба… Но в тот самый миг в двери показалось уже знакомое веснушчатое лицо, и пронзительный голос радостно возвестил: «Завтрак ждет, сэ-эр!»
Шотландия — самое подходящее в мире место для проголодавшегося человека. Франция с ее таинственной и претенциозной кухней годится лишь для худосочных и застенчивых жеманников, которых надо вежливо приглашать к столу и потчевать микроскопическими порциями вычурных деликатесов. Но если человек обладает честным, здоровым аппетитом, к тому же подогретым длительным пребыванием на свежем воздухе, тогда ему следует как можно скорее двигать в сторону шотландской кухни. Только здесь (и нигде более!) он сумеет утолить голод с минимальным риском для своего организма. Эти великолепные супы — непревзойденные короли кухонных кастрюлек — не имеют аналогии нигде в мире. Это настоящая пища богов! Но не тех аристократических анемичных созданий, что восседают на облаках, а грубых волосатых богов, которые ломятся через вересковые пустоши с добрым мечом в руках и громовым голосом перекликаются с холма на холм. О, как я люблю здешние супы! Они не только тешат мои вкусовые рецепторы, но также удовлетворяют моему пониманию колорита и моей любви к разнообразию. Они похожи на прекрасный сыгранный оркестр, исполняющий великую симфонию. Если, побывав в Шотландии, вы не успели ничего увидеть, кроме шотландской похлебки (или «вечерней каши», как здесь ее называют) — густой, наваристой смеси гороха, ячневой крупы, лука-порея, морковки и вообще всего, что нашлось на кухне, — то поверьте: вы не зря потратили время. Дома вы сможете похвастать знакомством с настоящим супом.