Шоу для завистницы
Шрифт:
Может, это у него такой психологический ход, но мне бы не хотелось в этом копаться и что-то для себя раскладывать по полочкам: на эту, на ту. Все идет совершенно естественно. По крайней мере для меня. А я с некоторых пор вообще помешана на том, что считаю себя жадной до чужих денег, прижимистой, и благодарна Найденову за то, что он избавляет меня от чувства неловкости.
Завтра мне еще понадобится эта незамутненность восприятия окружающей меня действительности.
На мгновение у меня мелькает мысль: а что, если в его досье на меня имеется и это —
— Так я жду, — напоминает Михаил Иванович. И уточняет: — Рассказа о вашей системе игры.
— Но разве вы не знаете, что для игральных автоматов нет никакой системы? Об этом все пишут.
— А вы как считаете?
Вот пристал! У меня такое чувство, что Найденов мысленно составил в отношении меня вопросник и теперь вроде ненавязчиво спрашивает меня то об одном, то о другом. Ну чего, в самом деле, я вредничаю? Неужели так трудно удовлетворить его любопытство.
— Хотите мою теорию испробовать на себе? Пожалуйста. Во-первых — и это главное! — надо уяснить, что ты вовсе не обязательно выиграешь.
— Как так? — удивляется он. — А разве тренеры не говорят своим спортсменам, что нужно настраивать себя только на победу?
— Говорят, и я говорила, но при этом всегда учила начинающих спортсменов: тот, кто не умеет достойно переживать поражения, победы не добьется. Разве что случайно. Кто-нибудь из более успешных спортсменов почему-либо выйдет из борьбы. Заболеет или что-нибудь сломает. Мне приходилось видеть, как пьедестал занимали далеко не лучшие спортсмены.
— Вот видите!
— Исключение лишь подтверждает правило… Во-вторых, игрок не должен на игре зацикливаться. Например, я иду к автомату не для того, чтобы поправить свое материальное положение, а именно поиграть, слегка пощекотать нервишки, и все… Впрочем, это я уже говорила. И в-третьих, выиграл — забирай выигрыш и уходи. Даже если это и не самый высокий выигрыш.
— Серьезная вы девушка. Значит, вы не одобряете принцип некоторых людей: все или ничего?
— Я вообще не одобряю категоричности. Разве что в отдельных моральных оценках того или иного вопроса. К примеру, в оценке подлости, предательства.
Он улыбнулся:
— Вы не смотрели фильм «Собака на сене»?
— Смотрела.
— Помните, там слуга Тристан поет своему хозяину некие куплеты? Дословно сейчас не вспомню, но он предлагал рецепт от любви, типа, если женщина пухленькая, мы скажем, скоро лопнет с жиру, а щедрую перекрестим в транжиру, ну и так далее.
— И что вы хотите этим сказать?
— То же самое: и оценка ведь может быть ошибочной как по части подлости, так и предательства. Вообще раз уж мы упомянули категоричность, то в делах сердечных ей тем более не место. Человеку свойственно ошибаться, не нами сказано.
— Наш с вами разговор получается безличным, оттого и неконкретным. Приведите пример.
Он задумывается. Я понимаю, пример у него готов, что-то из личного, но он не решается рассказать мне о нем. Как обычно рассказывают:
Закончить диспут не успеваем. Мы сидим у самого края стойки на высоких барных стульях, где нас вскорости и находят остальные двое членов нашего коллектива.
— Ну как? — интересуется у них Найденов.
— Анатолий Викентьевич проигрался, а у меня навар — три штучки.
— Ванесса Михайловна всех опередила: у нее выигрыш — пять тысяч.
— Рублей? — интересуется Вова.
— А где ты видел долларовые автоматы?
— Таким образом, те, кому по части выигрыша не повезло, могут продолжать развлекаться — им в любви повезет, а я бы хотела вернуться в номер, — говорю я своим товарищам.
— Да и я, признаться, хотел бы в люлю, — поддерживает меня Михаил Иванович. — Ребята, вам деньжат подкинуть?
— Нет, зачем же, я иду с вами, — не соглашается Вова.
— Ага, а я пойду предаваться разврату в одиночку! — хмыкает начбез. — Примерный семьянин. Не играйте в демократию, шеф! Демократия развращает.
И мы все вчетвером возвращаемся в гостиницу.
Перед дверью моего номера Найденов пропускает вперед своих телохранителей, еще и подталкивает их:
— Идите, идите! Мне надо поговорить с Ванессой Михайловной, а этот разговор вовсе не для ваших ушей. — И обращается ко мне: — Ванесса Михайловна! Всего десять часов. Может, зайдете ко мне, сыграем партию в шахматы?
— В шахматы? А откуда вы знаете, что я умею в них играть?
Говорю и тут же вспоминаю: досье!
— Вы даже не представляете, как много я о вас знаю!
Я чувствую себя заинтригованной. Все-таки недаром его Анатолий Викентьевич позвонил мне. Но ведь я поехала с ними совершенно случайно, только потому, что остальные девушки в этот момент были заняты.
Эту мысль я и озвучиваю:
— Хотите сказать, что вы собрали досье на всех моих девушек?
— Почему? — не сразу соображает он.
— Но ведь я редко подключаюсь к работе. Только когда остальные телохранительницы заняты.
— Я предчувствовал, что поедете именно вы!
— Почему? — теперь задаю вопрос я.
Он ускользает от ответа.
— Так вы идете играть в шахматы или нет? Или предпочитаете до утра разговаривать в коридоре?
— До утра? — ужасаюсь я. — Хотите сказать, что и играть мы будем до утра? А если вы так же будете уходить от ответа, я так ничего и не узнаю?
Он довольно ухмыляется.
— Иными словами, я смог вас заинтриговать?
— Еще бы, — недовольно соглашаюсь я.
Значит, я была права, подозревая, что в интересе Найденова к моей скромной фирме что-то есть такое, что мне не известно.
— Хорошо, договоримся так: я отвечу на все ваши вопросы.
Вот это совсем другое дело. Потому что я не слишком хорошо играю в шахматы, а играть в них, чтобы только проигрывать — кому же такое понравится?
— А у вас есть еще что-нибудь, кроме шахмат?
Этот вопрос я задаю, все еще соображая, идти к нему или нет. Но получается двусмысленность, и Михаил Иванович откровенно ухмыляется.