Шоумен. Король и Спящий убийца

Гриньков Владимир Васильевич

– Назад! Сергей Николаевич, назад!

Его крик будто подстегнул эту парочку. Парни одновременно выхватили пистолеты, но Самсонов уже отступал к «Фиату», из которого выскочил какой-то мужчина, и тоже с пистолетом. Я слышал, как совсем близко хлопали выстрелы. Парни стреляли по Самсонову, а человек из «Фиата» – по парням. Андрей рывком переключил передачу, и наша «Волга» стремительно покатила по переулку задним ходом.

– Куда? – выдохнул я протестующе.

– А вы хотите, чтобы в нас дырок понаделали? – осведомился он.

Будто в подтверждение его правоты один

из парней развернулся и стал стрелять по нашей машине. Я даже втянул голову в плечи, как будто это могло меня спасти. Андрей оказался классным водителем. Наша «Волга» резво завиляла по переулку, и мы смогли выкатиться за угол, избежав порции горячего свинца. В последний миг, прежде чем мы скрылись за углом, я успел увидеть, что Самсонов всё-таки добежал до «Фиата». Очень скоро его машина промчалась мимо нас. Андрей развернулся и попытался пристроиться им в хвост, но не смог – «Фиат» оторвался от нас и исчез.

Самсонов не был убит год назад. Точнее, он должен был быть убит, но своих убийц он опередил, инсценировав собственную смерть. За ним охотились, то ли мстя за какие-то денежные дела, то ли пытаясь его подчинить, и это зашло уже слишком далеко, настолько далеко, что Самсонову не оставалось ничего иного, как исчезнуть. Он залёг на дно, и никто не знал, что он жив, кроме нескольких человек, не имевших отношения к телевидению. Вот эта изоляция от телевидения была очень важна, потому что позволяла этим людям нигде не засвечиваться и в меру сил помогать Самсонову.

Об этом мне рассказал Андрей. Ещё он сказал, что что-то изменилось в последнее время, и Самсонов принял решение вернуться из небытия, но, похоже, поспешил. Угроза ещё не миновала, и едва он лишь немного выступил из тени, как его тотчас же засекли. Весь последний месяц за Самсоновым охотились. Кто именно, Андрей не знал, но люди эти, судя по всему, были очень серьёзные, чему я лично был сегодня свидетелем.

– Мы предлагали Сергею Николаевичу опять залечь на дно, но он отказался, – мрачно сказал Андрей, всем своим видом показывая, что совершенно не одобряет самсоновского безрассудства.

Андрей оставил меня в гостинице и объявился только на следующее утро. Вид у него был не ахти.

– Всё-таки зацепили они Самсонова, – сообщил он и скрипнул зубами. – Две пули: в грудь и в плечо.

– Опасность для жизни есть?

– Врачи говорят, что нет.

– Когда мы поедем к нему?

– Никогда, – буркнул Андрей. – Это опасно.

– К чёрту опасность!

– Опасно для Самсонова, – остудил мой пыл Андрей. – Очень похоже на то, что вчера именно мы киллеров на него и вывели.

– Как же так? – обескураженно сказал я.

– Очень просто. Выследили нас и вышли прямиком на Сергея Николаевича. И сейчас та же история может повториться. Мы отправимся к Самсонову и потащим за собой «хвост».

Андрей вздохнул.

– В общем, так, – сказал он. – Я привёз вам письмо от Сергея Николаевича. И это пока всё, что можно сделать.

Письмо было длинное – на четырёх страницах. Строчки прыгали, и не все слова можно было разобрать с первого раза – Самсонову, наверное, было мучительно трудно писать. Он сообщал о том, что жив, и

извинялся за свою «смерть» год назад, добавляя, впрочем, что я должен его понять. Ещё он писал, что прятаться больше не намерен и хочет возродить свою программу «Вот так история!», вновь собрав съёмочную группу – меня, Светлану, Дёмина. И меня из Вологды, как оказалось, он вызвал по этой самой причине. К сожалению, писал дальше Самсонов, полученные им ранения не позволят ему осуществить свой план немедленно, поэтому он очень рассчитывает на меня. Я должен выйти на Светлану и Дёмина и заняться подготовкой к съёмкам новых сюжетов, никому ничего не объясняя до поры. Первые выпуски программы, сделанные нами самостоятельно, должны будут стать подготовкой к возвращению Самсонова – таков был его план.

Я дочитал письмо и понял, что на ближайшее время моя жизнь расписана чётко: Самсонов жив, он хочет вернуться, и я должен помочь ему сделать это.

Письмо Андрей у меня забрал и тут же сжёг, воспользовавшись зажигалкой. Я попытался протестовать, но Андрей сказал, глядя на меня сверху вниз:

– Никто не должен знать о том, что Самсонов возвращается. И о том, что он жив, тоже.

Помолчал и сказал после паузы:

– Даже Светлане и Дёмину вы не имеете права ничего говорить.

– А как же…

– Это просьба Сергея Николаевича, – отрезал Андрей.

Значит, были у Самсонова причины сохранять всё в тайне.

2

В тот же день, ближе к вечеру, я дозвонился до Светланы.

– Женя? – обрадованно воскликнула она. – Ты откуда звонишь?

– Я в Москве.

– Немедленно приезжай ко мне! Адрес ещё помнишь?

– А как же!

Когда она открыла мне дверь своей квартиры, мне показалось, что и не было последних двенадцати месяцев – Светлана нисколько не изменилась и оставалась такой, какой я и помнил её всё это время.

– Как я по тебе соскучилась! – сказала она, привлекла к себе, поцеловала и обняла так, как обнимает мать своего надолго пропавшего сына.

В квартире, кроме Светланы, обнаружился незнакомый мне мужчина. Он был невысок ростом и круглолиц, держался уверенно.

– Познакомься, – сказала Светлана. – Дмитрий Алексеевич.

Она несколько смутилась, представляя мне круглолицего, и это сразу всё объяснило.

– Просто Дима, – поправил её мужчина.

Я не испытывал к нему неприязни, но мне представлялось, что этот самый Дима вторгся на чужую территорию – не на мою, а на территорию Самсонова – и это, наверное, отразилось на моём лице, потому что через пару минут, когда мы остались наедине со Светланой, она сказала, старательно глядя куда-то в окно:

– Мы познакомились с ним месяц назад. Он артист.

Не может молодая и красивая женщина скорбеть вечно. Жизнь возьмёт свое – рано или поздно. Но вся штука была в том, что Самсонов жив. И я не был уверен, что, знай об этом Светлана, она позволила бы находиться рядом с собой этому самому Диме. Я посмотрел ей в глаза долгим взглядом. Этот взгляд она истолковала по-своему. Вздохнула и сказала:

– Не будь жестоким.

Просила, чтобы я её не осуждал. И какое, впрочем, я имел право осуждать?