Шпаги и шестеренки (сборник)
Шрифт:
«Заблуждаются те, кто упрекает нас в честолюбии, – думала миссис Хадсон. – Стать богом для другого существа или даже для многих – это не честолюбие. Беречь его, развивать в нем талант, вглядываться в него, как в обожаемое дитя… И всегда скрытно, всегда незримо! Они говорят – власть? О, нет! Самое близкое к этому чувство у людей называется любовью».
Шерлок Холмс упоенно играл на скрипке. Наверху, сквозь дремоту расслышав музыку, улыбнулся доктор Ватсон. На тумбочке возле его кровати стояла пустая чашка, из которой пахло весенней травой и немножко дымом.
Миссис Хадсон улыбнулась, осторожно поправила парик, из-под которого выбивались белые опахала контурных перьев, и беззвучно вышла из комнаты.
Роман Злотников
Севастопольское избиение
«Тун-дзун!» – гулко разнесся по машинному отделению сигнал колокола
– Машинное слушает!
– Здесь капитан, – раздался из переговорной трубы звонкий голос лейтенанта Поспелова. – Добавить еще можете? Не успеваем до рассвета на позицию выйти.
Кнаппе скривился, потом покосился на Нечипорука, старшего команды кочегаров, от работы которых как раз и зависело исполнение этой просьбы-приказа капитана, дождался его короткого кивка, после чего коротко бросил в трубу:
– Яволь!
– Принято, – все так же звонко отозвался капитан. Кнаппе аккуратно всунул на место заглушку и повернулся к машинной команде, собираясь отдать необходимые распоряжения, но ничего этого не потребовалось. Нечипорук уже схватил свою, изготовленную по его личной мерке, лопату, в черпало которой входило как бы не в два раза больше угля, чем у обычной, и махнул рукой второй смене кочегаров, до сего момента отдыхающей на куче угля в дальнем конце машинного отделения. Там было хоть и немного, но менее жарко, чем здесь, рядом с топками, где температура, судя по градуснику, несмотря на все старания приточных вентиляторов, доходила аж до пятидесяти градусов по шкале шведского астронома Цельсия.
– А ну, хлопци, навались! Капитану жару треба! – хрипло рявкнул он. Вторая смена тут же молча поднялась и, споро расхватав лежащие здесь же, рядом с ними, лопаты, принялась сноровисто набирать в них уголь. Подключение к работе второй смены должно было быстро увеличить объем поступающего в топки угля практически вдвое. Вследствие чего, уже через десять-пятнадцать минут, когда закинутый в топки дополнительный уголек разгорится, давление в паровом котле должно начать быстро расти, споро поднявшись практически до опасного предела. Но на скорости корабля приближение к этому самому опасному пределу должно было отразиться самым благоприятным образом.
Герр Кнаппе очередной раз досадливо сморщился. Ну, что за манера у этих русских, вечно игнорировать команды! Вот всегда так – то с места не сдвинешь, как не понукай, а то вот так же подхватываются и начинают работать так, что любой более цивилизованный человек уже через полчаса сдохнет. А этим хоть бы хны – пашут и пашут, стиснув зубы… Впрочем, это судно, на котором он так внезапно для себя оказался, вообще было настоящим сонмом нарушений всех и всяческих правил.
Начать с того, что оно было скорее железным, нежели деревянным. Нет, дерево в нем тоже присутствовало. Например, как материал обшивки подводной части судна. Но весь набор, а также большая часть надводного борта, палуба и та уродливая надстройка, возвышавшаяся над палубой и именуемая корявым русским словом bashnya, были изготовлены из металла. Причем, металла толстого. Так, например, толщина металлической обшивки этой самой bashnya составляла почти восемь дюймов, а палубы – два. Борт же защищал металл толщиной в четыре дюйма. И ни одного паруса. Вообще! Ну и естественно, что любой нормальный моряк даже ступить на палубу подобного… нет, кораблем это обозвать будет просто непозволительно, так что, в лучшем случае, судна (именно в лучшем случае) посчитал бы ниже своего достоинства. Ну кому может понравиться грязный, вонючий, пахнущий гарью, смазкой и металлом паровоз на воде? Так что подавляющее большинство настоящих моряков категорически отказалось даже приближаться к нему. Вот и набирали на него команду из кого ни попадя. И ладно Герхард. Он был из паровозных механиков, то есть человек весьма образованный и технически подкованный, в достаточной мере овладевший физикой и другими естественными науками. И потому представляющий себе, что даже такое, сделанное в основном из железа судно, все-таки способно плавать. Или двое братьев-бельгийцев де Вевер, находящихся в его подчинении и отвечающих за паровую машину. А каково было тем же кочегарам, которые все, поголовно, были набраны из бывших чумаков? Да у них половина артели напрочь отказалась всходить на палубу этого судна. Несмотря на предложенную очень щедрую по местным меркам
– Прости, барин, но не пойдем! Нам еще своя жизнь дорога. Железо-то по воде не плавает.
А артиллеристская команда?! Да из настоящих артиллеристов там только два человека, да и те, замшелые как валуны в финских болотах, крепостные артиллеристы-унтера из Свеаборга. Остальные же: три студента-математика – двое из Казанского университета, а один из Московского, и, уму непостижимо, артель Херсонских грузчиков. И как с таким экипажем воевать?.. Да что там воевать – плавать-то как, если из профессиональных моряков у них только семь человек палубной команды и один капитан. Ну, который лейтенант Поспелов. Да и тот, насколько Кнаппе было известно, очень долго сопротивлялся подобной «чести». Вот только отвертеться от нее ему так и не удалось. Ибо он был молод, беден и не принадлежал ни к какой влиятельной семье. Вот и пришлось ему взойти… тьфу напасть, на этом странном судне даже никакого капитанского мостика не было. Один колпак на верхушке bashnya, в котором капитан торчал будто кукушка в часах. Да еще, прости Господи, сидючи под этим колпаком на доске, привязанной канатами к кран-балке, с помощью которой из трюма поднимались наверх, в bashnya, к орудиям огромные и неподъемно-тяжелые ядра и бомбы, а так же шелковые мешки с пороховым зарядом…
«Тун-дзун!» – звук сигнального колокола отвлек господина механика от невеселых размышлений.
– Машинное слушает!
– Здесь капитан, – снова послышался в переговорной трубе голос лейтенанта Поспелова. – Выражаю свое удовольствие. Хорошо прибавили, – он на мгновение замолчал, а затем приказал – Вспомогательную машину запускайте. Скоро орудия заряжать будем. И башню ворочать.
– Яволь! – браво отозвался герр Кнаппе и, воткнув на место затычку, развернулся к своим людям. Требовалось немедленно отдать необходимые распоряжения…
– Господин enseigne de vasseau!
Вахтенный офицер Бернар де Колиньи, вот уже четвертый час мужественно сражающийся с дремотой, и всего-то несколько минут (ну, по его собственным ощущениям) слегка ей поддавшийся, встрепенулся и недовольно уставился на подбежавшего к нему матроса.
– Ну что еще?!
– Господин enseigne de vasseau, там это…
– Что?
– Не знаю… – замялся матрос. – Посмотрите сами.
Бернар недовольно фыркнул, с силой потер слегка затекшее лицо, после чего поднялся с бочки, на которой он устроился «чуть передохнуть», и, поправив фамильную шпагу, которую он, пользуясь расположением капитана флагмана французского флота, винтового линейного корабля «Наполеон», приходившегося старым другом его двоюродному дяде, благодаря которому он и получил назначение на этот новейший и красивейший корабль, носил вместо положенного по штату клинка, двинулся за матросом.
Стоянка в этой забытой богом дыре была скучной по определению. Ибо флоту здесь делать было совершенно нечего. Ну, после того, как русские, испугавшись новейших англо-французских винтовых линкоров, не рискнули дать генеральное сражение и, более того, затопили свои корабли на входе в Севастопольскую бухту. А от бомбардировки флотом береговых батарей отказались после весьма неудачной попытки обстрела таковых 17 октября прошлого 1854 года. Союзным кораблям тогда сильно досталось. Например, «Наполеон» получил опасное повреждение подводной части. А пожары начались на многих судах. Сами же результаты бомбардировки оказались весьма незначительными. Развлечений же на берегу не было совершенно никаких – ни борделей, ни ресторанов, ни магазинов с приличной выпивкой и жратвой. Да и откуда они могли взяться в этой нищей рыбацкой деревеньке, которая вот так внезапно стала базой снабжения французской войсковой и флотской группировки, осаждавшей русскую военно-морскую базу?.. Даже банальные конные прогулки часто совершать не рекомендовалось из-за опасности действий русских kazak, рыскающих вокруг лагеря. Так что, несмотря на то, что матрос его разбудил, де Колиньи на него не сильно злился. Неизвестно, что там разглядел этот матрос, но хоть какое-то развлечение…
– Ну и что тут у тебя?
– Вон там, смотрите, – взволнованно произнес матрос, указывая рукой.
– Хм, – enseigne всмотрелся в предрассветную мглу. Похоже на облако искр над трубой парохода, идущего полным ходом. Какой-нибудь курьер из Варны? Или из Стамбула? Вполне может быть. Но почему не было сообщения от фрегата, дежурящего на внешнем рейде? Если уж им отсюда так хорошо видно…
«Да-дах! А-ах!..»
Де Колиньи вздрогнул и вцепился в планшир.
– О, Боже, что это?! – испуганно пролепетал разбудивший его матрос.