Шпаргалка для грабителей
Шрифт:
Все ясно, теперь неведомый нам Максимыч будет не один. Теперь нас будет трое.
– Один-то один, – как-то загадочно усмехнулся майор Шишкин, – но в бою он целой роты сильнее.
– Так, – сказал папа. – День был трудный, пора на отдых. Спасибо, Иван Иваныч.
– Спасибо, – сказал и Алешка. – Все было очень вкусно. Особенно ваши картины. Мы утром к вам завтракать придем.
– Шутка, – поспешил успокоить папа.
– Да я не возражаю, – сказал Шишкин.
Очень он нам понравился.
Обратно мы пошли пешком. Было довольно приятно. Тишина, только легкий шелест листьев
Мы с Алешкой шли впереди. Я дышал воздухом и наслаждался тишиной. Алешка прислушивался к тихому разговору, который вели за нашими спинами товарищ майор и товарищ полковник. Я тоже кое-что уловил, но не придал этому значения. А зря...
– Так вы думаете, товарищ полковник, что они начнут глубокую разведку?
– Обязательно. Я этого Пасюка хорошо знаю. Осторожен и расчетлив. В мышеловку без проверки не сунется...
Тут мы пришли к своему колхозному дому и тепло попрощались с майором.
– Пап, – спросил Алешка, когда мы ложились спать, – а кто такой Пасюк?
– Пасюк... – Было слышно, как папа зевнул в соседней комнате. – Пасюк – это серая крыса. Злая и вредная. И очень жадная.
Утром, едва проснувшись, я сразу же понял, что в первую очередь Алешка потащит меня в «ца Пари», знакомиться с местными привидениями. Особенно с гимназисткой позапрошлого века, которая сначала утопилась в подвале, а потом отравилась в реке. Я в эти легенды не очень-то верю. И в колдунов с ведьмами – тоже. А во всяких экстрасенсов – тем более. По-моему, все они жулики. Обирают несчастных людей, которые отчаялись в своих болезнях и готовы отдать за лечение последние деньги.
Один раз по телевизору показывали такую «волшебницу», она исцеляла все болезни одним взглядом. И хитрый корреспондент попросил вылечить его насморк. Одним взглядом на его распухший красный нос. «Волшебница» нахмурилась, возвела глаза куда-то наверх, поплямкала губами и сказала:
– Звезды не так легли. Не для лечения насморка.
– А когда они «так» лягут?
Опять возвела, поплямкала:
– Через семь дней, в это же время. Приходите в мой центр. Я вас приму без очереди.
– Через семь дней мой насморк и так пройдет.
– Ну, что-нибудь еще заболит. Приходите.
Вряд ли он пришел к ней «что-нибудь еще» лечить.
Завтракать к майору Шишкину мы не пошли – они с папой, оказывается, уже уехали по своим делам. Папа оставил на столике записку и деньги. «Завтракать в буфете. Отдыхать культурно. Бабулек по городу не гонять». И подпись: «полковник Оболенский».
– Есть, товарищ полковник! – сказал Алешка и быстренько влез в джинсы. – Завтракать культурно, бабулек по буфету не гонять. – И обратился ко мне: – А кого гонять будем, Дим? Привидения?
Так я и знал!
– В музей пойдем, культурно отдыхать.
Алешка неожиданно согласился. Очень странно. Он не любит, когда нарушают его планы. Одно из двух: либо хитрит, либо музей почему-то оказался в его планах. Я знаю Алешку уже десять лет, и если он что-то затевает, не пытаюсь понять его заморочки и не вмешиваюсь до тех пор, пока ему
Как и все в этом городе, музей был невелик. Честно говоря, он был даже мал – всего два зала.
Сразу за дверью, в каморке за стеклом, сидела светловолосая девушка и читала книгу. Подняла голову и спросила:
– Экскурсовод нужен?
– Разберемся, – сказал Алешка. – Не маленькие.
Она высунулась в окошко, чтобы получше его разглядеть, потому что, кроме его хохолка, на макушке ничего толком не видела. Улыбнулась, убедившись, что он «не маленький». Выдала два билета со штампом «Липовский краеведческий музей», порвала их и кивнула в сторону первого зала.
– Если что-нибудь будет непонятно, – сказала она, – покричите – я приду.
Музей, повторюсь, был маленький, но интересный. В первом зале были самые обычные экспонаты: почему-то громадный белый медведь на задних лапах и с медным подносом в передних лапах, старинная карта Липовска, ржавый шлем, весь в дырках («Кастрюля какая-то», – оценил Алешка этот экспонат), деревянное кресло на кривых ножках. И почти полкомнаты занимала экспозиция под названием «Интерьер крестьянской избы второй половины XVIII века».
Интерьер был как настоящий, здорово сделан. Стены – из серых бревен, крохотное окошко, затянутое слюдой, за которым что-то синело, вроде как бы небо второй половины XVIII века. Темные иконы с лампадкой в углу, здоровенная печь, в которой будто бы теплились угольки. Подвешенная к низкому черному потолку деревянная люлька, из которой свисало какое-то цветное тряпье и торчала вверх голая пластмассовая нога «младенца».
Вдоль стен – лавки, полки с посудой, в углу прислонены коса и деревянные грабли, рядом висит ржавый серп.
Посреди избы – длинный стол. На нем что-то вроде плетеной дорожки, а на ней – глиняная миска с почти настоящей картошкой и кувшин, наверное, с квасом. Краюха черного хлеба. На краю стола – деревянные ложки.
– Семь штук, – зачем-то пересчитал их Алешка. – Большая семья. Семь штук. Да еще восьмой – голенький в корыте.
– Это не корыто, – сказал я, – это люлька.
Но самый прикол был не в этом. Самый прикол был в том, что за столом сидели люди. Ну, не настоящие, конечно, а вроде манекенов. Лохматый мужик с бородой – он делал вид, что чинит старый хомут. И пацан Лешкиных лет – он делал вид, что пишет гусиным пером, заглядывая в старинную книгу. «Букварь», наверное. Они, должно быть, изображали членов крестьянской семьи – папашу и старшего сына.
Жутковато было на них смотреть. Так и ждешь, что мужик повернет голову и сердито спросит:
– Чего уставились? Делать вам нечего?
А пацан высунет, дразнясь, свой язык.
– Ну и чучела, – сказал Алешка. – Прямо как живые.
– И никакие не чучела, – сказала с обидой подошедшая светловолосая девушка. – Нормальная семья. Трудолюбивый отец и старательный мальчик. Не муходуй какой-нибудь.
– Не кто? – переспросил Алешка, наморщив лоб. – Не мухобой?
– Муходуй. Так в старых семьях называли самых ленивых и нерадивых. Которым никакое дело нельзя было доверить. Кроме этого.