Шпион для Германии
Шрифт:
Без особых стараний сотрудники ФБР прихватили Билли. Подождав, пока он протрезвеет, они приступили к допросу. И Билли сломался сразу. Им владело единственное желание: успеть вынуть голову из петли.
— Я собирался сам прийти к вам, — сказал Билли Колпоу. — В городе находится немецкий агент. Его зовут Эдвард Грин. Это очень опасный человек, сотрудник Главного управления имперской безопасности. Я прибыл сюда вместе с ним через всю Атлантику…
— Ты американец, — перебил его следователь, — а согласился на незаконную доставку в собственную страну немецкого шпиона.
—
Сотрудники ФБР еще не знали, имеют ли дело с любителем пофантазировать или шпионом. Настоящие шпионы обычно так не ведут себя. То, что рассказывал Билли, вызывало сомнение.
Когда же им было предоставлено заведенное на него еще ранее дело, выяснилось, что Билли — дезертир, моряк, не произведенный в офицеры из-за не скрывавшихся им симпатий к национал-социализму.
Тогда была объявлена тревога, крупнейшая в Нью-Йорке за все время войны.
Был объявлен розыск Эдварда Грина, он же Эрих Гимпель — немецкий шпион. Естественно, операция проходила под грифом «Совершенно секретно». Гражданское население США ничего не должно было знать об этом, ибо в противном случае его покой был бы нарушен. К делу подключили всех свободных сотрудников спецслужб. Мне не было еще известно о сгущавшихся надо мною тучах, когда я размышлял, что бы подарить Джоан к Рождеству. Она решила пока не возвращаться в свою квартиру. Хотя там уже не пахло краской, девушке понравилось находиться со мной в одной квартире, где нас отделяла друг от друга только тонкая стенка. Оба мы были одиноки, а что может быть хуже, чем провести рождественский вечер совершенно одному, без друзей и знакомых.
В тот день я хотел забыть о войне и обо всем, что с ней связано. И несколько часов посвятить себе самому — вместе с Джоан… После чего мне придется навсегда исчезнуть из ее жизни. Меня все равно должны поймать, это было для меня ясно. И тогда ничего не подозревающую Джоан также привлекут к суду. За поддержку немецкого шпиона.
Нет, Джоан не должна умереть. Не должен был умереть и Пауло Санти, мой друг, предоставивший в мое распоряжение свою квартиру.
Я постоянно думал о гибельной судьбе, навстречу которой шел. Что она совсем уже близко, я еще не знал. Я не мог предполагать, что происходило во время допроса в кабинете ФБР; находившемся не так уж и далеко от моего жилища.
— Говори, свинья, или мне придется пересчитать твои ребра, — заявил, обращаясь к Билли, огромного роста сотрудник этого ведомства.
Нет, мягко с ним не обращались. Да и ни в одной стране мира к предателям не относятся снисходительно. Ко мне же позднее отношение было совершенно иным. Что касается Билли, то он сидел на стуле сгорбившись, дрожа всем телом и умирая от страха.
— Как он выглядит? Давай уточним. Ты сначала сказал, что он не очень высокого роста, а потом, что он — высокий. А как на самом деле? Говори же, свинья!
Билли от охватившего его ужаса не мог вымолвить ни слова и лишь попросил сигарету. Закурить ему дали, но с большой неохотой. И он уже в пятидесятый раз стал давать описание моей внешности. Чиновники нагоняли на него страх, проверяя, не врет ли он. А он и не думал об этом, видя проблеск надежды. Он полагал, что будет
— Открывай свою пасть пошире, Билли, — сказал ему следователь, коренастый человек маленького роста. — Итак, рост твоего друга метр восемьдесят три сантиметра. А что является его любимым кушаньем? Выпивает ли он? Не левша ли он? Не страдает ли запорами или, наоборот, поносом? Не дальтоник ли он? Ходит ли в церковь? Посещает ли ночные клубы? Есть ли у него мозоли на ногах?
— Таких подробностей я просто не знаю, — ответил Билли.
— А что ты знаешь?
— Он не левша, это точно.
— Что еще?
— Пищеварение у него в порядке. Любимое кушанье — бифштексы, с которыми выпивает несколько рюмок виски. Вообще-то он пьет много, но не пьянеет.
— Дальше!
— Говорит он с акцентом.
— Это мы давно знаем. Давай что-то новенькое и не совсем обычное, если вспомнишь что-то такое.
В глаза Билли направлен свет лампы. Допрашивавшие сами находились в тени. Через каждые двадцать минут они менялись. Допрос же длился часами. И так в течение нескольких дней.
Никакой пощады или снисхождения. Никакого сочувствия. Охота на меня началась. Но газетчики еще ничего об этом не знали…
«Отчаянное немецкое наступление в Арденнах» стояло в заголовках газет под Рождество. Нью-Йорк, бывший столь уверенным в победе и даже уставший от ее ожидания, вздрогнул от неожиданности. На протяжении чуть ли не недели в городе царило нечто похожее на панику. Страх перед нацистами, страх, что война еще может продолжиться, что высадка союзников в Нормандии может оказаться безрезультатной и многое-многое другое того же порядка нашло свое отражение в темах сотен и тысяч дискуссий, проходивших в то время.
Управление ведения психологической войны вновь заработало на полную мощь. Так что любому немецкому шпиону, который бы оказался во вражеской стране как раз в эти дни, просто не повезло бы…
— Я рассказал вам все, — повторял Билли. — Больше я ничего не знаю.
— Нет ли у него каких-нибудь привычек, не совсем обычных?
— Нет.
— Подумай хорошенько или нам придется помочь тебе освежить свою память!
— Я ничего не знаю!
Следователи ФБР подошли поближе к Билли и стали внимательно его разглядывать. Лицо его осунулось. Глаза глубоко запали в глазницы. Он пытался закрыться от резкого света, падавшего ему в лицо, но безуспешно. Следователи принуждали его смотреть на них, не уклоняться от света и отвечать на их вопросы. Вопросы были те же самые, только задавались то дружелюбно, то холодно, то со злостью, то равнодушно.
— Мне пришло в голову нечто, — произнес Билли почти с облегчением: может, на этом допросы окончатся? — У него действительно есть одна необычная привычка. Когда он получает мелочь в качестве сдачи, то кладет ее в верхний левый нагрудный кармашек… Кошелек в таких случаях он не достает.
Один из чиновников кивнул своему коллеге.
К описанию разыскиваемого немецкого шпиона добавилась еще одна деталь. Сообщение это получили все полицейские участки. Повсюду были расставлены наблюдатели — участники открывшейся охоты на меня. Размах был поистине американским — без учета расходов, потраченного времени и количества задействованных людей.