Шпион для Германии
Шрифт:
— Суд считает заданный вопрос обоснованным. Возражение отклоняется. Продолжайте, майор.
Керри провел языком по губам и протянул капитан-лейтенанту какую-то бумагу.
— Это доклад о торпедировании сухогруза «Корнуэлис». Вам знакома эта подпись?
— Так точно, сэр. Это подпись адмирала Феликса Джиго, командующего северной группой охраны побережья.
Майор молниеносно повернулся к председательствующему и положил документ на его стол.
— Представляю этот документ в качестве доказательства обвинения.
—
— Почему? — спросил председательствующий.
— Обвинение постоянно отклоняется от рассматриваемого нами дела. Потопление сухогруза не имеет никакого отношения к предъявленному обвинению. Обвинитель пытается ссылкой на сорок семь погибших моряков с «Корнуэлиса» восстановить суд против моего подзащитного. Речь идет о сознательной травле, недостойной американского суда…
— Этот документ, — прервал его майор Керри, — подписан адмиралом. Я извлек его из целой кучи бумаг, поскольку он наиболее четко отражает суть дела и является неоспоримым доказательством того, что немецкой подводной лодкой — мы знаем, что это была «U-1230», — был торпедирован без всякого предупреждения шедший при полном освещении сухогруз. Я отклоняю сказанное моим оппонентом, будто бы доклад американского адмирала является попыткой травли.
Атмосфера в зале накалилась. Театральный прием майора Керри возымел свое действие. В ходе развернувшихся дебатов, пока еще не был решен вопрос о целесообразности или нецелесообразности рассмотрения этого документа, ему удалось довести до присутствовавших жуткие подробности гибели сорока семи моряков.
— Я настаиваю на своем протесте, — возвысил голос Хейни. — И считаю недопустимым рассматривать этот документ в качестве доказательства виновности подсудимого.
— Предоставьте судебной коллегии решать, допустимо это или нет, — резко перебил его председательствующий.
Тогда вскочил мой второй защитник, майор Регин, заявивший:
— У меня есть несколько вопросов к свидетелю. — Обратившись к тому, он сказал: — Господин капитан-лейтенант, я вижу в ваших руках портфель и могу предположить, что в нем находятся документы, относящиеся к гибели «Корнуэлиса».
— Да, это точно, — ответил офицер.
— Откройте портфель и положите перед собой эти документы, — продолжил Регин. — Возьмите официальное заключение о гибели сухогруза.
— Вот оно, сэр.
— Зачитайте, что в нем говорится о причине гибели корабля.
— «Судно, с наибольшей вероятностью, торпедировано вражеской подводной лодкой».
— А что значит «с наибольшей вероятностью»?
— Это значит, что командование не представляет себе другой причины.
— Но это еще не значит, что другой причины быть не могло, — произнес твердо майор Регин.
— Конечно нет.
— А каковой могла быть другая причина? — спросил Регин, не скрывая триумфа.
— Например, мина, сэр.
— Точно сказать,
— Абсолютно.
— Хотел бы указать, что в этом оперативном районе вражеских мин быть не может, — вмешался Керри.
В своем рвении, сам не ведая того, он попался в ловушку моего защитника.
— А кто вам сказал, — повернулся к нему Регин, — что речь идет о вражеских минах? — Обратившись к свидетелю, он спросил: — Господин капитан-лейтенант, выставляет ли мины американское командование для защиты побережья?
— Выставляет, — ответил Гордон с неохотой.
— В таком случае не исключено, что «Корнуэлис» мог подорваться на собственной мине?
— Эта вероятность также не исключается.
— Благодарю вас, господин свидетель, — произнес Регин. Обратившись к председательствующему, он сделал поклон с улыбкой, которую не скрывал: — Предоставляю судебной коллегии сделать выводы из этого показания. Подчеркиваю еще раз, что считаю недостойной и не соответствующей американским традициям попытку обвинителя свалить вину за прискорбное для всех нас происшествие в текущей войне на подсудимого. Предлагаю исключить из рассмотрения трибуналом вопрос о «Корнуэлисе».
— Судебная коллегия примет соответствующее решение по данному вопросу. Заседание переносится на завтра, — объявил председательствующий.
Слушание дела, постоянно сопровождавшееся нервотрепкой, продолжалось еще довольно долго. Судебное разбирательство проводилось столь основательно, что у меня не оставалось никаких сомнений в отношении ожидаемого приговора. Схватки моих защитников с майором Керри длились часами, порой весьма успешно. Им, однако, приходилось защищать полностью безнадежное дело, хотя они и демонстрировали блестящие способности.
О моем деле заговорили газеты, но без комментариев. В первый же день заседания фоторепортеры, щелкавшие с азартом затворами своих камер, буквально «расстреляли» меня. Под одним из моих снимков стояла подпись: «Вражеский агент». Правда, никаких подробностей газетчики не знали.
Я не мог даже представить себе, какую роль сыграет появление в печати моей фотографии. Тем более, что в то время мне это было совершенно безразлично. И все же — кажется, на пятый день заседания — меня подстерегала полнейшая неожиданность…
Председательствующий, как и всегда, с величественным видом открыл заседание.
Был заслушан уже тридцатый свидетель. Это были все, кто по каким-либо причинам со мной сталкивался: первый таксист, вокзальный буфетчик, продавец газет, портье гостиниц, даже уборщицы.
В руке председательствующего появилась какая-то записка.
— В суд подана заявка еще от одной свидетельницы, — сказал он. — Она ждет за дверью. Мы можем ее заслушать.
— Не вижу в этом необходимости, — тут же заявил Керри.