Шпион Его Величества
Шрифт:
Ваську Черкасова я отправил предупредить государя Петра Алексеевича о том, что вынужден задержаться в деревушке для небольшого ремонта.
Когда Ванька собрался бежать и догонять едва плетущийся посольский обоз, то в моей голове внезапно всплыла мысль о том, что поломка колеса — это дело неспроста. К тому же я оставался в полном одиночестве. Солдат-ямщик был не в счет, я его совершенно не знал. В Копенгагене все старые солдаты, к которым мы за время поездки по Германии и Дании привыкли и хорошо знали их лица, были заменены на новых солдат посольской охраны, лица которых даже не успели запомнить. Поэтому я крикнул вслед Ваньке Черкасову, чтобы он нашел и прислал кого-либо мне
Кое-как развернувшись и в карете, ковылявшей на трех колесах, мы добрались до немецкой деревушки, которая встретила нас тишиной и безлюдьем на улицах. На улице не было ни одного немца, у которого можно было бы спросить, где проживает деревенский кузнец. Мы остановились у одного из домов деревушки, я вылез из кареты, подошел к калитке в заборе и специальным деревянным молоточком постучал по металлической пластине, укрепленной на калитке, вызывая хозяев. В ответ на мой стук сначала послышался лай сторожевого пса, а затем тихо скрипнула открываемая дверь дома, и до моих ушей донесся звук старческих шаркающих шагов. Немного погодя басовитый женский голос спросил на немецком языке:
— Чем могу вам помочь, герр путник?
— Извините за беспокойство, но в моей карете сломалось колесо. Нет ли в вашей деревушке кузнеца, который мог бы починить это колесо? — спросил я, немного грассируя хорошим швабским акцентом.
— Кузнец, разумеется, имеется, но герр Люцке вместе со всеми деревенскими мужчинами сейчас работает в поле и вернется домой только к вечеру, когда начнет темнеть, — последовал ответ владелицы дома. — Я бы вам посоветовала остановиться на некоторое время в нашем трактире и там подождать возвращения герра Люцке. Трактир находится в переулке, который отходит направо от этой улицы за два дома от моего, следующий дом после трактира принадлежит деревенскому кузнецу, герру Люцке. Желаю вам удачи, герр путник. — После этих слов послышался звук удаляющихся шаркающих шагов.
Солдат-ямщик стоял рядом со мной и, небрежно поигрывая кнутовищем, сказал:
— Не нравится мне эта тишина, вашбродь. Слишком уж тихая она, эта тишина. Даже если мужики в поле работают, то дети и бабы завсегда по деревне бродят. А здесь никого не видно, словно жители этой деревушки все повымерли. Не нравится мне эта обстановка, но что будем делать, вашбродь?
В душе я несколько удивился той коммуникабельности и ясности ума, которую только что проявил мой солдат-ямщик, но не показал виду, а только поинтересовался тем, как его кличут.
— Васькой, вестимо, вашбродь. Васька Суворов, вашбродь, — сказал солдат и вытянулся по стойке смирно.
От этого ответа я чуть не подпрыгнул на месте: неужели передо мной стоит прародитель гениального русского полководца? Суровой рукой я сдержал выражение своих восторженных чувств перед этим солдатом. Ведь в таком деле всегда можно ошибиться, вдруг я случайно встретился с однофамильцем нашего военного гения, да и только. Сдерживая чувства, в спокойной тональности я объяснил рядовому преображенцу Василию Суворову, что сейчас мы направляемся в трактир, где будем ожидать возвращения домой герра Люцке, местного деревенского кузнеца. Но попросил его оружие на всякий случай привести и держать в боевой готовности.
Внешне этот трактир ничем не отличался от других деревенских трактиров Неметчины, которые так регулярно и так часто встречались по пути движения посольского обоза. Аккуратная вывеска, аккуратный вход и хорошо натоптанная дорожка, ведущая к дверям трактира. Только этот трактир находился не в переулке направо, как говорила хозяйка дома, а в переулке налево и
С появлением нашей кареты из дверей трактира выскочил немецкий отрок лет пятнадцати и, открыв дверцу кареты, вежливо поддерживая меня под локоток, помог мне выбраться из кареты. Широким и гостеприимным махом руки он предложил мне проходить в трактир, по-мальчишески быстро протараторив, что багаж из кареты принесет вслед за мной. Но я легонько одной рукой отстранил его, заглянул внутрь кареты и достал оттуда свою дорожную сумку, с которой направился в трактир, на ходу объясняя парнишке, что карете требуется ремонт. Преображенец Васька Суворов решил лично сторожить наше основное достояние — карету и нашу дорожную поклажу, если надо, то и ночь провести на конюшне. Там ему будет гораздо удобнее и спокойнее наблюдать за происходящими событиями и в случае необходимости прийти мне на помощь, как позже Васька объяснил мне свое решение.
Обеденная зала трактира была совершенно пустынна, в ней стояло несколько идеально прибранных длинных столов, проходы между которыми были аккуратно и чисто выметены. Несколько раз я принюхался, но так и не уловил приятного носу ароматного запаха ранее приготовленных блюд. Кругом был свежий воздух, но такого не могло быть, я еще не бывал ни в одном трактире, где на вечные времена не сохранялся бы запах пережаренного или недожаренного мяса, подгорелого или прогорклого масла. В моей голове начала формироваться мысль о том, что это не настоящий трактир, а его убого подготовленная декорация для театрального действия.
Но я вновь не показал вида, а высоко подняв голову и прижимая платочек, который демонстративно достал из кармана кафтана, к носу, прошел к одному из столов и сел на лавку. Кончиком пальца презрительно касаясь его поверхности, я громко прохныкал о том, что голоден, устал, что после еды мне хотелось бы немного поспать.
Скоро передо мной склонилась абсолютно лысая голова тучного немца, вероятно, хозяина этого декоративного трактира. Противным и протяжным голосом я потребовал принести чего-нибудь вкусненького, но чтобы пища была не очень тяжелой для желудка, а также бутылку анисовки. Водку я заказал из чувства противоречия, желая немного поиздеваться над немцами, которые наверняка не знают, что это такое — русская анисовка, и как таковую не имеют. Но вскоре передо мной стояла глубокая тарелка с протертым томатным супом, большая тарелка с громадным куском буженины и маленькая тарелочка с русским хреном. А под правой рукой горделиво высился штоф голубоватой анисовки с глиняной чаркой.
Одним словом, сервировка стола отвечала моим вкусам, я решился все же пообедать. Первым делом, разумеется, я, как истинно русский человек, протянул руку к бутылке анисовки и набулькал полную чарку, с громким кряком пропуская водку в себя. Еще до того момента, когда анисовка достигла желудка, сжигая все на своем пути, силой воли я свой организм привел в состояние, при котором крепость водки не действовала на мой разум. Сделал я это потому, что интуитивно чувствовал, что расслабляться в этом трактире опасно.
Еще в тот момент, когда только перешагивал порог трактира, я попытался проникнуть в сознание встречавшего нас немецкого отрока, но оно было заблокировано. Причем блокировка сознания парня была произведена не дилетантом, а настоящим мастером своего дела. Да еще и это полное отсутствие запахов в трактире наводило на размышления о том, что дело здесь нечисто. Поэтому во время поглощения пищи и чрезмерного пития безалкогольного напитка под названием «анисовка», я сделал так, чтобы мой дух оставил человеческую плоть и немного попутешествовал бы по служебным помещениям трактира.