Шпион, или Повесть о нейтральной территории(изд.1990-91)
Шрифт:
Войдя в комнату, как видно заранее приготовленную для него, генерал опустился в кресло и некоторое время сидел, погрузившись в размышления, как человек, привыкший советоваться с самим собой. Все это время адъютант стоял, ожидая приказаний. Наконец генерал поднял глаза и сказал обычным для него спокойным голосом:
— Пришел ли человек, которого я хотел повидать?
— Да, ваше превосходительство, он ждет вашего приказа.
— Приведите его сюда, пожалуйста, и оставьте нас одних.
Адъютант молча наклонил голову и вышел. Через несколько минут дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул человек. Ни слова
— Завтра мы должны поднять завесу и раскрыть наши планы. Да поможет нам небо!
Тут вошедший слегка шевельнулся, и генерал, обернувшись, увидел, что он не один. Генерал молча указал посетителю на камин, и тот подошел поближе, хотя был так плотно закутан — видимо, больше для маскировки, чем для защиты от холода, — что не мог озябнуть. Учтивым движением руки генерал указал ему на стул, но посетитель, скромно поклонившись, отказался сесть. Снова последовало молчание. Наконец генерал встал и, открыв шкатулку, стоявшую на столе перед ним, достал небольшой, но, видимо, тяжелый мешочек.
— Гарви Бёрч, — сказал он незнакомцу, — пришло время порвать всякую связь между нами. Отныне мы должны навсегда стать чужими.
Разносчик откинул капюшон плаща, скрывавший ему лицо, и с минуту пристально вглядывался в своего собеседника. Затем опустил голову на грудь и промолвил:
— Как вам будет угодно, ваше превосходительство.
— Это необходимо. Когда я занял пост, на котором теперь нахожусь, я счел своим долгом подобрать многих людей, которые, как и вы, служила мне орудием для получения сведений. Вам я доверял больше, чем всем остальным; я давно заметил в вас любовь к истине и верность своим принципам и могу с радостью сказать, что ни разу в вас не обманулся. Вы один знаете моих тайных агентов в этом городе, и от вашей самоотверженности зависит не только их благосостояние, но даже сама жизнь.
Он помолчал, словно раздумывая, как бы воздать разносчику по заслугам, и продолжал:
— Мне кажется, вы один из очень немногих людей, ни разу не изменивших нашему делу, и, хотя вас считали шпионом наших врагов, вы ни разу не выдали им сведений, которые вас просили не разглашать. Только я, один я в целом свете, знаю, что вы действовали из глубокой любви к свободе Америки.
Слушая эту речь, Гарви понемногу поднимал опущенную на грудь голову и выпрямлялся, а на щеках его все ярче проступал румянец. Когда генерал замолчал, лицо Гарви разгорелось от волнения, он стоял, вскинув голову и гордо выпрямив стан, но скромно потупив глаза.
— Теперь я должен отплатить вам за ваши услуги. До сих пор вы упорно откладывали день расплаты, и долг мой стал очень велик — я не хочу преуменьшать опасности, которым вы подвергались. Здесь сто дублонов; вы знаете, как бедна наша страна, и поймете, чем вызвана скудость этого вознаграждения.
Разносчик поднял глаза на говорившего, но, когда тот протянул ему деньги, отступил, отказываясь взять мешочек.
— За вашу верную службу, за все опасности, которые вам угрожали, это очень мало, я понимаю, — продолжал генерал. — но это все, что я могу вам уделить. Быть может, когда закончится война, я смогу увеличить это скромное вознаграждение.
— Неужели вы думаете, ваше
— Тогда ради чего же?
— Что привело ваше превосходительство на поле боя? Ради чего вы всякий день и всякий час подвергаете смертельной опасности вашу драгоценную жизнь, участвуя в битвах и походах? Стоит ли говорить обо мне, если такие люди, как вы, готовы пожертвовать всем ради нашей родины? Нет, нет, я не возьму у вас ни доллара, бедная Америка сама в них нуждается!
Мешочек выскользнул из рук генерала и упал к ногам разносчика, где пролежал забытым до конца этой беседы.
— Мною руководят многие соображения, однако вам они неизвестны. Мы с вами в разном положении: меня все знают как командующего армией, а вам придется до самой могилы слыть врагом своей родины. Не забывайте, что маску, скрывающую ваше истинное лицо, вам не позволят снять еще много лет, а быть может — никогда.
Бёрч снова опустил голову, но это движение не выражало согласия.
— Ваша молодость уже позади, вы скоро состаритесь. Чем вы станете добывать тебе пропитание?
— Вот чем, — ответил разносчик, протягивая руки, огрубевшие от работы.
— Но они когда-нибудь вам откажут; примите помощь, которая поддержит вас в старости. Вспомните, чем вы рисковали и какие трудности вам пришлось преодолеть. Я уже говорил вам, что судьба многих видных люден зависит от вашего молчания. Как я докажу им, что они могут на вас положиться?
— Скажите им, — ответил Бёрч, шагнув вперед и, сам того не замечая, наступив на мешочек с деньгами, — скажите, что я не взял золота.
Суровые черты генерала смягчила добрая улыбка, и он крепко пожал руку разносчика.
— Да, теперь я хорошо узнал вас! И, хотя причины, заставлявшие меня прежде подвергать опасности вашу жизнь, существуют и сейчас и не позволяют мне открыто восстановить ваше доброе имя, я могу втайне оставаться вашим другом. Обращайтесь ко мне всякий раз, как вас настигнет нужда или болезнь, и, пока господь бог не оставит меня своими милостями, я с радостью поделюсь с человеком, который питает такие высокие чувства и совершает такие благородные поступки. Если когда-нибудь вы утратите силы и впадете в бедность, а нашей стране улыбнется счастье и наступит долгожданный мир, отыщите двери того, кого вы столько раз встречали под именем Харпера, и он без краски стыда узнает вас и воздаст вам по заслугам.
— Мне очень мало надо в этой жизни, — промолвил Гарви, — и, пока бог дает мне здоровье и честный заработок, я ни в чем не буду нуждаться; но дружба вашего превосходительства для меня такое сокровище, которое я ценю выше всего золота английского казначейства.
Несколько минут генерал стоял в глубоком раздумье. Затем подошел к столу, взял листок бумаги, написал на нем несколько слов и протянул разносчику.
— Я верю, что провидение предназначило нашей стране великую и славную судьбу, когда вижу, какой высокий патриотизм живет в сердцах самых скромных ее граждан, — сказал он. — Для такого человека, как вы, должно быть ужасно сойти в могилу с клеймом врага свободы; но вы знаете, что, открыв свое истинное лицо, вы погубите несколько жизней. Сейчас невозможно оказать вам справедливость, однако я без страха доверяю вам этот документ. Если мы больше не встретимся с вами, он может послужить вашим детям.