Шпион по найму
Шрифт:
Когда расселись, я открыл его и выложил на стол три бумажных пакета с рисунком черепахи фломастером поверх обклеивающей их синей ленты. Вроде печати, удостоверяющей неприкосновенность упаковки. С некоторых пор я пользовался рисунком как подписью.
— Тут пять из десяти частей, упакованы по пакетам, — сказал я. — Две части тебе, Дитер. Одна тебе, Рум. Две части Марике.
— Почему не три? — спросила Марика.
К рюмке она не притронулась. Поджимала губы и беспрерывно перекладывала
— Столько Ефим заработал, — сказал я. — Вы, мадам, не в доле. Вы доверенный посланец. Не более. Еще возражения?
Свертки исчезли со столешницы.
Рум взвесил свой на квадратной лапище.
— Мелкими? — спросил он.
Я залпом выпил вино Дитера. Кажется, молодое «божоле». Единственное приятное ощущение за минуты тягостной посиделки. Наверное, всем хотелось уйти. Унести свое побыстрее.
— Неплохо все-таки сыграли, — сказал Дитер. — И ведь без общего плана. Ни о чем не договаривались. Каждый выдавал свое и по наитию… Вот ведь бывает же такое!
Дитер и в Легионе считался тронутым. Например, не справлял малую нужду под огнем в лежачем положении. Вставал, хотя бы и на колени, и поливал куст или стенку. Да ещё отворачивался от противника.
— Как в джазе, импровизировали, — деланно подхватил Рум. Он опять покачал сверток на лапе. Сумки у него не было. Наверное, так и поедет в метро со ста двадцатью пятью тысячами швейцарских франков в свертке на коленях. Наслаждаясь удачей. А мог не получить и франка…
Рума и бандитов, пришедших менять генерала, подбирал с полуострова на свой катер Ге-Пе. Рум скорректировал наводку болгарской «Пимы», первой миной из которой Ге-Пе накрыл на пляже группу Шлайна с Бахметьевым, а второй миной — Вячеслава Вячеславовича и лефортовского сидельца. Прямыми попаданиями.
Рум не дал перенести огонь на кусты, в которых я сидел со снайперкой.
Шлайн, который должен был получить от меня резиновую пулю, за секунду до взрывов ринулся по косогору наверх, на меня, выдергивая для виду нелепый «Стечкин». С развороченной спиной и перебитыми ногами, он оказался тяжелой ношей для бородатого очкарика, тащившего его по косе к машинам. Больше нести никого не пришлось… Но меня это не волновало тогда, а теперь не волнует и подавно. Не запланированный Ефимом и мною минометный выстрел Рума — счет для урегулирования между ним и Шлайном, не мой…
Когда я доковылял по косе к месту парковки, там стоял только «Опель» Шлайна. Ефима увез на «Вольво» эстонский очкарик с бородой. «Линкольн», я думаю, угнал ещё раньше водитель «Экзобанка».
— Музыкальная
— При чем здесь тема? Какая тема? — спросил Дитер.
— Наживы. Грустная извечная тема наживы, дружище, — ответил я.
И вдруг вспомнил название группы в ночном клубе Таллиннского «Паласа», где последний раз видел Марину.
— Для понурого джаза. Вроде сброда из харбинских балалаечников.
— Каких ещё балалаечников? — поинтересовался Рум.
— Погодите вы… Ефим просил сказать вам, Бэзил, что в следующий раз…
— Следующего раза не будет, — прервал я Марику. — Передайте ему, мадам, что следующего раза не будет. Шемякин умер.
Не прощаясь, я встал и ушел. Они меня не интересовали.
Время имелось, и пешком, неторопливо, я дотащился по бульварам до Инвалидов, миновал Марсово поле, прошел под Эйфелевой башней и спустился к пронизываемой ветром набережной. Серая Сена сливалась с серыми парапетами. На дебаркадере черный плащ Марины контрастировал с яркими одежками детворы, под конвоем воспитательниц сходившей по трапу с «бато-муш», речного теплоходика, называвшегося «Долина Марны».
Очкастая билетерша-матрос в спасательном жилете поверх пальтишки сказала:
— Сейчас отходим… Вы одни.
Дебаркадер поплыл вперед, назад и снова вперед в квадратном иллюминаторе, девица угнездилась на высоком креслице возле штурвального, стянула спасательный жилет и спросила в микрофон:
— Мадам, месье желают рассказ о парижских мостах?
Марина подняла руку и помотала ладонью: нет, спасибо… Я положил ей на колени саквояж, в котором оставался последний сверток.
— Здесь одна доля из десяти. Алименты с моей удачи.
Марина щелкнула замком, посмотрела внутрь саквояжа, снова щелкнула.
— Я выйду первой, — сказала она. И добавила: — Судя по черепахе, Рауль верно сообщал, что ты заступил на место Толстого Рэя. Так?
Я ничего не ответил. И не смотрел, как она поднималась по узкому трапу мимо билетерши-матроса к выходу на следующем дебаркадере. Я держал перед собой выменянную на саквояж фотографию нашей дочери. Снимок я положил в бумажник, где уже лежал один — трехмесячного Николаши.
От моста Александра Третьего на Сене я уже плыл в волжские Кимры и далее в Замамбасово, где недорогие шабашники завершали обустройство Нового Шемякина.
1 Дерьмо (нем.).
2 С высочайшим почтением (нем.).
3 Спасибо, старый хрен, да здравствует Франция (фр.).