Шпион, пришедший с холода
Шрифт:
– Ни черта у меня не было, – небрежно ответил Лимас. – Я сидел без гроша уже неделю. Или даже дольше.
– Как же вы жили?
– Перебивался с хлеба на воду. К тому же я заболел. Подхватил простуду с высокой температурой. Я, собственно, неделю вообще есть не мог. Вероятно, из-за этого у меня и случился нервный срыв. Капля переполнила чашу.
– Но вам задолжали зарплату в библиотеке, верно?
– Откуда вы знаете? – резко вскинулся Лимас. – Вы побывали и в…
– Почему же вы не забрали свои деньги?
Он пожал плечами.
– Я как-то совершенно забыл об этом. Или потому, что утром по субботам библиотека не работает.
– Понимаю. Вы уверены, что в ту субботу она была закрыта?
– Не уверен, но мне так казалось.
– Ясно. Хорошо. Спасибо, это все, о чем я хотел вас спросить.
Лимас садился на место, когда дверь открылась и вошла женщина. Она была высокой и очень некрасивой в сером мундире с какими-то нашивками на рукаве. Позади нее стояла Лиз.
22
Президент
Лиз вошла в зал суда медленно, озираясь по сторонам, с широко открытыми глазами, похожая на только что проснувшегося ребенка, который сразу попал в ярко освещенную комнату. Заметив его, сидящего между двух стражников, остановилась.
– Алек…
Ближайший к ней охранник взял ее под руку и повел вперед к той точке в комнате, где только что стоял Лимас. В помещении воцарилась необычайная тишина.
– Как вас зовут, дитя мое? – неожиданно спросила президент трибунала. Длинные руки Лиз с выпрямленными пальцами бессильно свисали по сторонам ее тела.
– Как вас зовут? – повторила она вопрос уже намного громче.
– Элизабет Голд.
– Вы – член коммунистической партии Великобритании?
– Да.
– И вы находились по приглашению в Лейпциге?
– Да.
– Когда вы вступили в партию?
– В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году. Нет, в пятьдесят четвертом, по-моему…
Она замолчала, услышав позади какую-то возню и скрежет отодвигаемой мебели. А потом голос Лимаса – хриплый, визгливый, жалкий – наполнил комнату.
– Вы, сволочи! Оставьте ее в покое!
Лиз в ужасе повернулась и увидела его стоящим на ногах с окровавленным лицом и в растрепанной одежде. На ее глазах охранник еще раз ударил его кулаком в лицо, отчего он чуть не упал, потом на него навалились уже двое, вывернув руки высоко за спину. Его голова упала на грудь, затем от боли он дернул ею в сторону.
– Если он еще раз посмеет пошевелиться, выведите его из зала, – распорядилась президент, потом посмотрела на Лимаса строгим предупреждающим взглядом и добавила: – Если вы захотите высказаться, вам позже дадут слово еще раз. А пока молчите.
Повернувшись к Лиз, она сказала довольно резко:
– Вы не можете не помнить, когда именно вступили в партию.
Лиз
– Элизабет, в вашей партии вас когда-нибудь предупреждали о необходимости конспирации?
Лиз кивнула.
– И вам объяснили, что нельзя задавать лишних вопросов о других товарищах, как и о структуре партии в целом?
Лиз снова кивнула.
– Да, конечно, – сказала она.
– Сегодня ваша готовность придерживаться этих правил будет проверена. Для вас самой будет лучше, чтобы вы знали как можно меньше. Не знали вообще ничего о сути происходящего, – добавила она с нажимом. – Скажу вам только, что мы трое, сидящие за этим столом, занимаем в нашей партии высокие посты. Мы действуем с согласия президиума и в интересах партийной безопасности. Мы должны задать вам несколько вопросов, и ваши ответы крайне важны для нас. Отвечая правдиво и смело, вы поможете делу социализма.
– Да, но кого… – прошептала она. – Кого здесь судят? Что такого сделал Алек?
Президент посмотрела мимо нее на Мундта и ответила:
– Вероятно, не судят никого. В том-то и дело. И вопрос теперь стоит о тех, кто выдвинул обвинения. Для вас не должно иметь значения, кого и в чем обвиняют, – добавила она. – Это послужит гарантией вашей объективности и беспристрастности.
Тишина вновь воцарилась в относительно небольшом зале, а потом голосом таким слабым, что президент инстинктивно повернулась, чтобы расслышать, Лиз спросила:
– Но ведь это Алек? Это Алек Лимас?
– Говорю же вам, – настойчиво повторила президент, – что в ваших же интересах ничего не знать. Так будет лучше для вас. Намного лучше. Вы должны сказать правду и уехать. Это самое разумное, что вы можете сделать.
Лиз, должно быть, подала какой-то знак или пробормотала нечто, оставшееся неразборчивым, потому что президент склонилась ближе и произнесла еще жестче:
– Послушайте, девочка, вы хотите вернуться домой? Делайте то, о чем я вас прошу, и вернетесь. Но если вы… – Она осеклась, указала рукой на Кардена и добавила: – Этот товарищ хочет задать вам несколько вопросов. Немного. Отвечайте правдиво. И потом можете уезжать.
Карден снова поднялся со стула и улыбнулся своей доброй улыбкой церковного старосты.
– Элизабет, – начал он допрос, – Алек Лимас был вашим любовником, верно?
Она кивнула.
– Вы познакомились в библиотеке в Бэйсуотере, где вы работаете?
– Да.
– А прежде вы с ним никогда не встречались?
Она помотала головой.
– Нет, мы впервые увиделись с ним в библиотеке.
– У вас было много любовников, Элизабет?
Ее ответ утонул в крике, которого снова не смог сдержать Лимас: