Шпион смерти
Шрифт:
Больше всего драк и потасовок случалось на масленицу. На селе еще сохранилась старинная традиция коллективных кулачных выступлений, известных под названием «кулачки».
Сразу после школы, не успев как следует пообедать, первый эшелон «кулачников» выбегал на улицу. Его участники, в соответствии со своей весовой категорией, являлись мальчишки от восьми до двенадцати лет.
«Кулачки» начинались на границе Иншаковки и Зайцевых напротив магазина и церкви. Бойцы с той и другой стороны выстраивались в линию — стенку — и начинали биться, то бишь боксовать, кто как умел. Впрочем, правила «кулачек» были довольно строгие: наносить удары по голове и ниже пояса, а также ногами и посторонними предметами запрещалось категорически. При
В том случае, если подручное средство обнаруживалось, виновному предлагалось «биться» один на один с самым сильным бойцом противной стороны, при этом никто из его команды за него вступиться не имел права. Если «нарушитель конвенции» от единоборства отказывался, то он изгонялся с «кулачек» на весь «спортивный сезон», то есть до конца масленицы. Это было позорно и невыгодно: команда лишалась одного бойца, поэтому он покорно обрекал себя на избиение, но зато никто уже никаких претензий к нему предъявить не смог.
Бой часто бывал такой ожесточенный, что стенка под напором противной стороны иногда трещала по швам, разламывалась, а ее участники были вынуждены отступать, чтобы, отбежав на какое-то расстояние, остановиться, вновь выстроиться и организовать оборону. Если отпор организовать не удавалось, то проигравшие разбегались по домам, а победители, горделиво выпячивая грудь, разгуливали по чужой территории.
Борька, как житель Зайцева, вопреки наказам матери, тоже участвовал в «кулачках» и часто возбужденный возвращался домой и хвастался бабке:
— Сегодня мы гнали «иншаковских» до самого оврага!
Бабка удовлетворенно кивала головой и обещала матери ничего не рассказывать.
Когда счастье было на стороне Иншаковки, то он помалкивал, и бабка Семениха спрашивала его:
— Чтой-то ты, внучек, рано пришел домой?
— Да… нас там… это… «иншаки» потеснили.
Когда наступали сумерки, то в бой вступал второй эшелон «кулачников», подростков четырнадцати-пятнадцати лет, учеников «семилетки», а уж когда возвращались с работы и ужинали взрослые, на улицу выходил третий, последний эшелон. И тогда подростки уходили с «подмостков» и уступали «сцену» своим старшим братьям и отцам. Некоторые женатые мужики любили вспомнить молодость и тоже иногда выходили «размяться» на морозе. Многим из них не терпелось скорее вступить в дело, и они стояли рядом и давали рекомендации своим сыновьям и младшим братьям, как лучше «ухандакать» противника.
Когда дрались взрослые, улица наполнялась характерным уханьем, кряхтеньем, сопеньем, вскрикиванием и тупыми приглушенными ударами кулаков по телу, что напоминало впечатлительному Борьке Куликовское побоище. Иногда «кулачники», «подогретые» самогоном, увлекались боем и входили в такой раж, что забывали о правилах, и начиналась форменная потасовка. Тогда старались запомнить виновного, отловить его где-нибудь одного, застигнуть врасплох и отомстить. Вражда между лагерями тлела и поддерживалась еще несколько лет, пока из села в город не перебрался последний обидчик и обиженный. Но Борька к тому времени уже был за тридевять земель от своего села.
Странно, но когда речь шла о выступлении на «кулачки» против другого, соседнего села, то и «иншаки», и «зайцы», и «баре» выступали одной дружной командой, и на почве противостояния с Троекурово или Тютчево у кунаковцев происходили умилительные братания бывших противников. Это только свидетельствовало об искусственности причин их междоусобицы.
«Кулачки» на уровне сел и деревень организовывались на льду Красивой Мечи. В них участвовало исключительно взрослое мужское население, а ребятишки принимали участие в качестве рьяных болельщиков, разведчиков и курьеров:
— Дядя Миша, а вон там один троекуровский, мы видели, положил что-то
— А ну покажи, который.
— Братан, братан! Да слушай же, тебе говорю! К тютчевским идет подмога!
— Да что ты говоришь? Беги в село, кличь ребят!
— Бегу!
От большого скопления людей лед под ногами бойцов гудел, трещал и грозил провалиться.
Застал Борька и другие сохранившиеся еще старинные русские обычаи, к примеру, такие, как совершение по всем правилам свадьбы, празднование Троицы и Пасхи, гадания под старый Новый год с помощью жженой бумаги, прославление Христа в ночь перед Рождеством, угадывание жениха для девушек. На селе еще были живы «старинные» люди, кое-что успевшие передать своим детям. Потом все это, под видом борьбы с пережитками прошлого и советизации уклада, куда-то уйдет, канет в Лету, умрет вместе с людьми, забудется, прорастет татарником и репейником, исчезнет доброта, и село превратится в сборище не помнящих родства убогих и сирых людишек, где будет праздновать пьянство, безверие, злоба и зависть.
Кунаково как село умирало на глазах Борьки. Когда он вернется в него лет через двадцать, то он его не узнает.
В Кунаково была только начальная школа, и для продолжения своего образования кунаковским школьникам надо было ходить в соседнее село Троекурово. Зимой, когда Красивая Меча замерзала, расстояние до средней школы сокращалось до двух с половиной километров, в остальное время надо было пользоваться мостом, и тогда путь увеличивался чуть ли не вдвое.
Пятый класс Троекуровской школы коренным образом изменил образ жизни Бориса. Чтобы успеть на занятия к восьми часам утра, надо было вставать в шесть, успеть позавтракать и минут за тридцать пять добежать в любую стужу и метель до деревянного здания монастырского общежития, в котором располагалась школа. В разграбленном и разрушенном женском монастыре располагались клуб, совхозные мастерские, небольшой плодово-ягодный и винный заводик. После шести уроков домой приходили в сумерки, когда в окнах Кунаково мерцали огоньки керосиновых ламп.
Вместо одного учителя в пятом классе появилось целое множество. Среди них выделялся математик Григорий Федорович — горбун, не замечавший своего физического недостатка, большой любитель посмеяться над ошибками и недостатками других. Впрочем, смеялся он по-доброму, и никто на него не обижался. Его жена Надежда Николаевна, высокая, статная, красивая подлинной русской красотой женщина, преподавала русский язык и литературу и тоже отличалась острым язычком. Пришедший с фронта Василий Тихонович, преподаватель физкультуры, с энтузиазмом выискивал таланты и к каждому районному смотру спортивных достижений готовил команду лыжников, легкоатлетов, гимнастов и пловцов. Борька хотел тоже стать сильным и ловким, и благодаря своим стараниям скоро был взят физруком на заметку. Он теперь часто задерживался после уроков на тренировках, и приходил домой к вечеру. Немка Мария Васильевна сначала ему не понравилась: молодая, нервная женщина часто «срывалась» и «отыгрывалась» за свое затянувшееся девичество на учениках — правда, в основном на нерадивых. Но потом он по достоинству оценил ее профессиональные качества, и перестал замечать в ней какие бы то ни было недостатки.
Учился Борька легко по всем предметам, отдавая предпочтение литературе, истории и немецкому языку. Скоро он стал отличником, хотя давалось это не всегда легко, особенно по части физики, химии и тригонометрии, которые он откровенно не любил, а потому требовали больше усилий. Особыми достижениями Троекуровская средняя школа не отличалась, но учителя во главе с директором Николаем Федоровичем Ветловским в тяжелые послевоенные годы делали все от них зависящее, чтобы программа выполнялась, чтобы способные получали максимум возможностей для своего развития, чтобы остальные ребята не отставали и подтягивались до их уровня, чтобы всем все было понятно, а уж остальное зависело от самих учеников.