Шпион в доме любви. Дельта Венеры
Шрифт:
Маман подумала: всякий раз, когда двигается сумка и юбка, в движение приходит и все то, что находится под этим. И ее старое сердце вздулось при мысли о том, что все покачивается одновременно. Вот она, настоящая армия мечты! Она бы хотела следовать за таким войском, каким бы ни было при этом ее положение. Ать, два, три. Воображение уже опьяняло ее, когда мужчина в баре добавил:
— А под низ они ничего не поддевают.
Без всего! Эти взрослые, статные и полные жизни мужчины! Они высоко держали головы, а под юбками у них были голые ноги — но тогда они такие же доступные, как и женщины! Большие прекрасные мужчины, соблазнительные, как женщины, и голые под юбками. Маман возжелала стать камнем на мосту, чтобы на нее наступали, а она бы смотрела вверх на скрытые «поясные сумки», раскачивающиеся при каждом шаге под юбками. Она почувствовала, что задыхается. В баре было слишком жарко. Она должна во что бы то ни стало выйти на свежий воздух.
Она
Таким образом она никогда не утрачивала вдохновения и всегда была наготове. По вечерам ее тело было мягким, как будто весь день пролежало на слабом огне.
Взгляд маман переходил с клиентов на работавших у нее женщин. Их лица тоже не привлекали ее внимания — только то, что находилось ниже пояса. Прежде чем женщины надевали сорочки, она просила их повернуться и легонько шлепала, проверяя, расслабилось ли тело.
Она знала, что Мели может так обнять мужчину, что ему покажется, будто его одновременно ласкает множество женщин. Другая была ленива и делала вид, что спит, отчего стеснительные мужчины становились дерзкими. Она заставляла их трогать и исследовать себя, и при этом они чувствовали, что не подвергаются никакой опасности. Ее роскошные формы скрывали интимные местечки в складках и шахтах, и она вяло позволяла нетерпеливым пальцам отыскивать их.
Знала маман и стройную темпераментную девушку, которая накидывалась на мужчин, заставляя их чувствовать себя жертвами обстоятельств. Она пользовалась большой популярностью среди мужчин, страдавших чувством вины. Они давали себя насиловать и очищали совесть. Они могли сказать своим женам: она навалилась на меня и принудила делать то-то, или в таком духе. Они ложились, а она садилась на них верхом, как на лошадь, и пришпоривала до наступления неизбежной реакции, прижимаясь к ним, или нежно двигаясь взад-вперед, или медленными кругами. Сильными коленями она сдавливала бока своей поверженной добычи и сидела, как изящный всадник, который поднимается и опускается, сосредоточивая весь свой вес в середине тела, не забывая подстегивать мужчину, чтобы он двигался поживее, и чувствовала ту животную силу, которая пульсировала у него между ног. Она пришпоривала его до тех пор, пока с него не начинала хлопьями падать пена, после чего веревками и ударами побуждала к еще более сумасшедшей скачке.
Отдавала маман себе отчет и в той привлекательности, которой обладала Вивиан, приехавшая с юга Франции. Тело ее было как раскаленные угли и могло распалить даже самое холодное тело. Она понимала значение напряжения и затишья. Начиналось все с важной церемонии, когда она сидела на биде и подмывалась. Садилась она на это маленькое приспособление верхом, раздвинув ноги, так что были видны ее большие ягодицы и прямо над ними — улыбчивые ямочки. Ее золотисто-смуглые бедра были широкими и упругими, как круп цирковой лошади. Когда она сидела таким образом, все ее линии приобретали округлость. Если мужчине надоедало наблюдать за ней сзади, он мог встать перед ней и посмотреть, как она споласкивает волосы в паху и промежность и как осторожно намыливает срамные губки. Сначала она была покрыта мыльной пеной, потом водой, так что под конец срамные губки приобретали розовый сверкающий оттенок. Время от времени она со спокойным видом обследовала их. Если в тот день у нее уже побывало много мужчин, губки выглядели слегка припухшими. В такие дни Баск очень любил на нее смотреть. Она аккуратно вытиралась, чтобы не сделать еще хуже.
Сейчас он пришел именно в такой день и рассчитывал на то, что сможет воспользоваться этим раздражением. В другие разы она бывала ленива, тяжела и безразлична. Она принимала позу классической статуи, что подчеркивало округлость ее форм. Она лежала на боку, подпирая голову рукой, и время от времени медное тело ее увеличивалось, словно то было эротическое распухание, вызванное ласкающей рукой. Так она и предлагала себя, прекрасная на вид и неподдающаяся возбуждению. Некоторые мужчины все же предпринимали попытки. Она с отвращением отворачивала от них губы, но отдавала в полное распоряжение свое тело, хотя сама совершенно абстрагировалась от происходящего. Они могли раздвигать ей ноги и сколько угодно рассматривать ее, но они были бессильны заставить ее увлажниться. Однако стоило какому-нибудь мужчине войти в нее, как она реагировала, словно он залил в нее раскаленную лаву, и движения ее тела становились
Баск был нетерпелив и наблюдал за ее ритуальными движениями. Сегодня, после многих атак, она распухла. Как бы мало ей ни платили, она никогда не мешала мужчинам кончать.
Большие мягкие губки припухли от такого обилия трения, и ее слегка лихорадило. Баск действовал очень осторожно. Он положил свой маленький подарок на стол, разделся и протянул женщине смягчающую вату.
Подобная внимательность заставила ее забыться. Он обращался с ней как с женщиной. Только несколько осторожных ласк, чтобы успокоить ее и унять жар. Кожа у нее была смуглой, как у цыганки, гладкой, чистой и даже припудренной. Его пальцы были чувственными. Он дотронулся до нее только по недоразумению, погладил и положил свой член ей на живот, как игрушку, на которую она может посмотреть. Когда к нему обращались, член реагировал. Ее живот задрожал под весом члена и приподнялся, чтобы лучше его прочувствовать. Поскольку Баск не выказывал ни малейшего признака того, что хочет проникнуть в нее, она позволила себе роскошь расслабиться и забыть о бдительности.
Жадность других мужчин, их эгоизм и стремление во что бы то ни стало получить удовлетворение, нисколько не заботясь о ней, настраивали ее враждебно. А Баск отличался галантностью. Он сравнивал ее кожу с сатином, волосы — с мхом, и говорил, что запах ее тела схож с ароматом благородного дерева. Потом он расположил член напротив ее срамного отверстия и нежно спросил:
Тебе не больно? Я не буду входить, если тебе больно.
Такая предупредительность тронула ее, и она ответила:
— Немножко больно, но ты попробуй.
Он двигался совсем по чуть-чуть.
— Больно?
Он предложил выйти из нее. Ей пришлось на него надавить.
— Только кончик. Попробуй еще.
Тогда внутрь проникла головка члена и замерла. Это дало Вивиан достаточно времени, чтобы прочувствовать ее, чего с другими мужчинами у нее никогда не бывало. Каждый раз, когда он очередным усилием входил в нее все глубже, у женщины было время прочувствовать, как это приятно, когда его член находится внутри, что места для него как раз, не больше и не меньше, и что сам он подходит ей в точности. Баск снова выдержал паузу и потихоньку двинулся дальше. У Вивиан было время почувствовать, как это восхитительно, когда тебя наполняют, и как замечательно внутренности женщины рассчитаны на то, чтобы в них что-нибудь держали. Какое наслаждение удерживать в себе нечто, с чем можно обменяться теплом и влажностью. Он снова пришел в движение. Напряжение и ощущение пустоты, когда он устремился наружу, заставили ее тело тотчас же окоченеть. Она закрыла глаза. Его медленное вторжение посылало по телу волны сладострастия, невидимые волны, проникавшие глубоко в ее матку. Он был словно создан для того, чтобы заполнить этот нежный туннель и оказаться втянутым в его жадные глубины, где находились полные нетерпеливого ожидания нервные окончания. Ее тело уступало все больше и больше, и он все глубже уходил в него.
— Больно?
Он заскользил обратно. Она ощутила разочарование, однако не посмела признаться в той пустоте, которую испытывала без его присутствия.
Ей пришлось просить Баска:
— Воткни его снова.
Это было изумительно. Он вошел в нее до половины, так что она могла его чувствовать, не будучи в состоянии ни сжать, ни всосать в себя. Он сделал вид, будто намеревается остаться там навсегда. У нее возникло желание двинуться ему навстречу и заглотнуть его, однако она сдержалась. Она была готова закричать. Та ее часть, которая еще не пришла в соприкосновение с ним, пылала, потому что он был так близок. Ей нужно было, чтобы он пронзил ее до самого дна. Тело ее изогнулось, готовое присосаться к нему. Влагалище шевелилось, как водяной анемон, и силилось присосаться к его члену, однако тот оказывался близок лишь настолько, чтобы посылать по ее телу волны возбуждения. Баск снова задвигался, глядя ей в лицо. Он видел ее приоткрытые губы. У нее было желание привстать под ним и всосать его член полностью, но она ждала. Она была на грани истерики из-за его медленной, дразнящей ласки. Она открыла рот, показывая, с какой жадностью ее тело распахнуто внизу, и только тогда он вошел в нее и почувствовал ее оргазм.