Шпион
Шрифт:
Манеры прямые.
— Мы оба одеты не как морские офицеры, — сказала она. — Что привело сюда вас?
— У меня сегодня свободный день. Я работаю в Смитсоновском институте, — ответил Ямамото. Он не видел под перчаткой выпуклости обручального кольца. Вероятно, дочь важного чиновника. — Коллега из отдела искусств дал мне рекомендательное письмо, которое делает меня гораздо важнее, чем я есть на самом деле. А вы?
— Искусство? Вы художник?
— Всего лишь куратор. Институту передают большое собрание. Меня попросили составить каталог малой его части — очень
— Вы имеете в виду собрание Фрира?
— Да! Вы о нем знаете?
— Когда я была маленькой, отец взял меня в гости в дом мистера Фрира в Детройте.
Ямамото не удивился тому, что она бывала в гостях у сказочно богатого производителя железнодорожных вагонов. Общество, собиравшееся вокруг американского Нового флота, складывалось из лиц привилегированных, с большими связями и недавно разбогатевших. Эта женщина принадлежала к первым. Ее манеры и чувство стиля выделяли ее среди нуворишей.
— И что вы помните об этом посещении? — спросил он.
Ее зеленые глаза словно вспыхнули.
— У меня в сердце всегда цвета гравюр Ашикжи Утамаро.
— Театральные сцены?
— Да. Цвета такие яркие и одновременно такие тонкие. Они делают еще более заметными его свитки.
— Свитки?
— Ну да, каллиграфические надписи черным по белому, они такие — как же сказать… чистые, будто здесь цвет вовсе несуществен.
— Но Ашиюки Утамаро не писал свитов.
Она перестала улыбаться.
— Неужели я ошиблась? — Она засмеялась, и этот легкий звук дал Ямамото Кента понять, что здесь что-то неладно. — Мне было всего десять, — торопливо добавила она. — Но я точно помню… нет, вероятно, я ошиблась. Как глупо. Мне очень неловко. Я должна казаться вам полной невеждой.
— Вовсе нет, — вежливо ответил Ямамото, осторожно оглядываясь, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. Он никого не заметил и стал напряженно размышлять. Может, она пытается заставить его продемонстрировать пробелы в наспех приобретенных познаниях в области искусства? Или она искренне ошибалась? Слава богам, что он знает: Ашиюки Утамаро принадлежала большая печатня. И он вовсе не был художником-отшельником, который знает только кисти, тушь и рисовую бумагу.
Она словно бы отчаянно искала предлог, чтобы прервать беседу.
— Боюсь, мне пора, — сказала она наконец. — Я встречаюсь с подругой.
Ямамото приподнял канотье. Но она вновь удивила его. Вместо того чтобы сразу уйти, она протянула длинную узкую руку в перчатке и сказала:
— Нас не знакомили. Мне понравился разговор с вами. Меня зовут Марион Морган.
Ямамото поклонился, основательно смущенный ее открытостью. Может быть, у него мания преследования.
— Ямамото Кента, — сказал он, пожимая ее руку. — К вашим услугам, мисс Морган. Если когда-нибудь заглянете в Смитсоновский институт, спросите меня.
— Обязательно, — ответила она и отошла.
Удивленный японский шпион смотрел, как Марион Морган, стройная, как крейсер, плыла по бурному морю шляпок с цветами. Ее курс пересекся с курсом женщины в алой шляпе, украшенной шелковыми розами. Шляпы дам
Ямамото почувствовал, как у него отвисла челюсть. В женщине, с которой поздоровалась Марион Морган, он узнал любовницу французского капитана-предателя, который готов продать родную мать, чтобы взглянуть на чертежи гидравлического гиродвигателя. Ямамото очень захотелось снять шляпу и почесать в затылке. Совпадение ли, что Марион Морган знакома с Доминик Дюваль? Или прекрасная американка шпионит ради вероломной француженки?
Додумать мысль до конца он не успел — пришлось снять канотье, чтобы поздороваться с очаровательной дамой, с ног до головы одетой в черное.
— Позвольте выразить мои соболезнования, — сказал он Дороти Ленгнер, с которой познакомился на открытии бронзовой памятной доски в Вашингтоне незадолго до того, как убил ее отца.
Проводником Исаака Белла, когда тот в последний раз осматривал корпус, был старший плотник в синем в полоску комбинезоне. Они дважды прошли вдоль всего корабля — с одного борта и с другого.
Последние деревянные подпорки, удерживавшие корпус корабля, были убраны, убрали и копылы — длинные бревна, удерживавшие нос и корму. На месте частого леса подпорок теперь открывался ясный вид от носа до кормы. Оставались только наклонные временные подпорки — тяжелые брусья, которые отпадут, едва только корпус заскользит по рельсам, густо смазанным специальной мазью.
Все килевые колоды, также удерживавшие корабль, тоже были убраны. Три последние были собраны из деревянных треугольников, соединенных так, чтобы образовать деревянные кубы. Плотники разбирали их, вывинчивая винты, удерживавшие их вместе. И, когда треугольники распались, корабль основательнее сел на стапель. Плотники быстро разобрали трюмный блок, последнее, что удерживало корабль, и теперь вся тяжесть «Мичигана» легла на стапель: послышались звуки легких движений плит и заклепок.
— Теперь его держат только задвижки, — сказал плотник Беллу. — Убери их, и он пойдет.
— Видите что-нибудь необычное? — спросил детектив.
Плотник сунул большие пальцы за комбинезон и внимательно осмотрелся. Десятники выпроваживали рабочих со стапеля и из-под навеса. Когда прекратили грохотать молоты, наступила странная тишина. Белл слышал гудки буксиров на реке и гомон ожидающей толпы вверху на платформе.
— Все, как в аптеке, мистер Белл.
— Уверены?
— Осталось только разбить бутылку.
— А кто этот человек с молотом и клином?
Белл показал на мужчину, который неожиданно появился, неся на плече длинный стержень.
— Здоровяк, который должен дополнительно ударить по триггеру, если его заест.
— Вы его знаете?
— Билл Стронг. Племянник моей жены.
Раздался длинный, звучный паровой свисток.
— Пора уходить отсюда, мистер Белл. Когда корабль пойдет, повалятся тонны мусора. И, если мы погибнем, парни станут говорить, что корабль невезучий — «спущен на крови», так тогда говорят.