Шпион
Шрифт:
Рядом с командиром стоял полковник с красными петлицами Генерального штаба. Я его не знал, но он поманил меня рукой.
— Вы так хорошо говорили по-немецки. Вы всегда так говорите или просто вызубрили текст для спектакля? — спросил он.
Я с уверенностью смог убедить его, что я вполне свободно владею немецким языком, я объяснил и причину этого.
— Хорошо, — сказал он. — Завтра явитесь ко мне в штаб дивизии.
— Слушаюсь, сэр. А в котором часу?
— О, ну, давайте к ленчу?
Вы можете не сомневаться, что мы с Мэйсоном проговорили всю эту ночь в том маленьком
Когда я прибыл в штаб дивизии, то вдруг понял, что не знаю, к кому именно мне следует обратиться. Несколько вежливых слов, с которыми я обратился к ординарцу, прояснили ситуацию.
— О, это был полковник Хилтон, сэр. Он старший штабной офицер дивизии. Сменил на этом посту половника Майлза, который месяц назад получил под свое командование бригаду. Отличный офицер, но с жестким характером, этот полковник Хилтон.
Час спустя я согласился с этой оценкой. За ленчем мы говорили обо всем, кроме войны. Потом мы отправились в его кабинет.
— Садитесь, Ньюмен, — сказал он. — Вы когда-то думали о работе в разведке?
— Часто!
— Вот как! Он, казалось, был удивлен. — Ваш немецкий язык слишком хорош, чтобы не использовать его. Через день после того, как я прибыл сюда, я просил назначить мне офицера по разведке, мне его не дали. Возможно, мне его никогда не дадут. У половины наших дивизий во Франции вообще нет разведки. Сумасшедший дом! Армия без разведки — все равно, что воин без мозгов.
Я согласился.
— Я посмотрел ваше досье. Ваш командир батальона очень хорошо о вас отзывается.
Меня это позабавило. Я никогда не слышал, чтобы наш командир хоть о ком-то сказал бы что-то хорошее — и уж обо мне в последнюю очередь! Но я скрыл свое удивление: возможно, таким путем полковник пытается избавиться от меня — очень часто нежелательного человека убирают через повышение.
— И мне очень понравилось ваше выступление на сцене прошлым вечером, — продолжил офицер. — Я знаю, что вы профессиональный актер — и вы чертовски хороший актер. Вы не просто играли немецкого солдата — вы были во время исполнения немецким солдатом. У меня возникли идеи, с которыми я хочу поработать. Когда мы берем немцев в плен, мы задаем им много вопросов, но мало что от них узнаем. Догадываетесь, что я придумал?
У меня не было ни малейшего представления.
— Я одену вас в немецкий мундир и посажу в камеру вместе с остальными пленными — как пленного! Вы согласны?
Конечно, я был согласен. Такая работа была мне по душе. И под руководством какого интересного человека я буду работать — совсем не похожего на моего полковника.
— Конечно, вам нужно будет еще много поработать, — сказал он. — Офицер разведки должен обладать тремя качествами. Ум — он есть не у всех, но, как мне кажется, у вас он есть. Язык — тут у вас нет проблем, а ваши актерские способности делают вас еще более подходящим для этой работы. Ну, и военные знания. Вот их у вас нет. Потому вам нужно приступить к учебе немедленно. Я позабочусь о том, чтобы вы прошли что-то вроде краткого курса обучения для штабных офицеров. Я думаю, вы согласились вступить в эту игру?
Только после моего горячего одобрения я вспомнил о бедняге Мэйсоне.
— Я полагал, что вы
— О, это мысль! — согласился он. — Но я не смогу забрать двух полковых офицеров из одного батальона. Подождите, пока мы получим подкрепления, тогда я его вытащу. А сейчас я напишу вашему батальонному командиру письмо — по поводу вас.
Несмотря на лестную характеристику, данную им мне, полковник был взбешен, узнав, что меня переводят в штаб дивизии. Он не одобрял эти ”глупости”, когда молодых офицеров переводят в высшие штабы. Я сказал ему, что не собираюсь заниматься “глупостями”, что бы он ни понимал под этим словом. Мы хотим выиграть войну, я хочу помочь этому самым эффективным способом, которым могу. Есть сотни тысяч человек, с достаточной храбростью, чтобы стоять в грязных траншеях и быть убитыми неприятелем, но не так много тех, которые говорят по-немецки не хуже немцев. Он произнес еще много резких слов в адрес штаба и даже позвонил командиру бригады. Я не знаю, что ответил ему командир бригады, но беседа внезапно прекратилась.
В общем, когда я покидал батальон на следующий день, меня не провожали с оркестром. Я попрощался со своим взводом и с офицерами в столовой, сказал “до свидания” Мэйсону, полковник отсутствовал. Теперь я только с трудом могу вспомнить, как я его тогда ненавидел. Время смягчает воспоминания, и я всегда могу все простить мужественному человеку. Он пал смертью храбрых в 1918 году, в это время он уже командовал бригадой. Ему было приказано оборонять позиции до самого конца — и он сделал это.
Каких бы успехов я ни достиг в разведывательной работе, большей частью я должен благодарить за них полковника Хилтона. Его тщательность, любовь к деталям стали для меня хорошим уроком. Он был моим непосредственным начальником несколько недель, потом я изучал так называемую часть “Q” штабной работы — иными словами, квартирмейстерскую службу — вопросы поставок, снабжения и организации, в противоположность оперативной деятельности. К счастью, мне удалось проявить свои способности за первую неделю, когда я приступил к новой работе. Один из наших патрулей на ничейной земле напоролся на немецкий патруль. Наши убили троих и взяли в плен одного раненого немца. Хилтон и я поехали на машине в полевой госпиталь.
— Я предоставлю это дело вам, — сказал полковник. — Действуйте своими методами. Возможно, он из 38-го саксонского полка. А мне очень хотелось бы знать, когда их часть отведут в тыл на отдых.
Теперь взятый в плен солдат обязан сообщить только свою фамилию, звание и номер части, но ничего больше. Узнать все остальное — это задача офицера-дознавателя. Он может использовать разные методы: быть добродушным, быть грубым, делать вид, что все уже знает. Я решил скомбинировать первый и последний способы.