Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Черкасов Петр Петрович

При том намекнул он, что, претерпев в нынешних обстоятельствах большую потерю, ласкается надеждою получить пособие от щедроты Ее Величества. На сие сказал я ему, что он может быть обнадежен.

Всячески старался он уговорить меня выдать ему еще за несколько месяцев на будущий год, но я дал почувствовать, что, выдав сам собою за четыре остальные сего года месяцы, не в состоянии более сделать.

Отказ мой не охладил однакож в нем желания продолжать услуги и передавать время от времени Ивану Матвеевичу (Симолину. – П. Ч.) все заслуживающее примечания. Я уверял его, что он не останется без награждения, и может в том быть спокоен.

Должностию поставляю отдать отчет оставленным Иваном Матвеевичем у меня 23 157 ливрам 9 су и 9 денье, из них выдал я по приказанию Ивана Матвеевича реченному конфиденту с сентября месяца по 1-ое число будущего

генваря 4000 ливров, да из них же вынул я на дорожные мои издержки 5000 ливров, которые по настоящему не составляют четырехсот червонцев, пожалованных мне, но довольно однакож на мой проезд и из коих еще уделил я переводчику Дубровскому 850 ливров на уплату его долгов…» Сотрудничество с тайным агентом продолжалось еще в течение трех месяцев со времени отъезда из Парижа М. С. Новикова. За это время информатору, сохранившему связи со своими коллегами в МИД, удалось каким-то образом заполучить (быть может, ему пришлось делиться с кем-то из них частью своего шпионского гонорара) целый ряд секретных документов. Интересны были и его сообщения о положении в Париже, откуда по высочайшему повелению выехали последние русские дипломаты. Так, в июле 1792 года агент сообщил о неудачной попытке бывшего главнокомандующего Национальной гвардии генерала Лафайета спасти короля и конституционную монархию от надвигавшейся угрозы со стороны жирондистов и якобинцев. «Наш секретный канал, – писал Симолин 16 августа 1792 года из Брюсселя вице-канцлеру Остерману, – говорит о появлении в Париже г-на де Ла Файета, о его встрече с Королем, которому он предложил помощь своей армии в восстановлении новой Конституции, основу которой составляют две палаты, но что Король отклонил этот план. Корреспондент утверждает, что речь идет о новом плане бегства Королевской семьи. По этому плану Король должен был бы отправиться в Руан, и через Остенде прибыть в Брюссель». Слухи о готовящемся якобы бегстве Людовика XVI распространились по Парижу, став одной из причин нападения толпы 20 июня на королевскую резиденцию Тюильри. А 10 августа 1792 года в результате восстания, организованного Парижской коммуной, монархия во Франции была ликвидирована. 21 сентября того же года Конвент провозгласил в стране республиканскую форму правления. Одновременно по столице прокатилась первая волна революционного террора, жертвами которой стали более 1300 беззащитных политических узников парижских тюрем. Они были убиты прямо в своих камерах.

Все, кто имел основания опасаться за свою судьбу и у кого была такая возможность, поспешили покинуть охваченную безумием родину. Среди них оказался и тайный осведомитель российского посольства. 28 сентября он объявился в Брюсселе и дал о себе знать И. М. Симолину письмом, в котором просил выдать ему 50 луидоров для того, чтобы иметь возможность отправиться в формируемую графом д’Артуа и принцем Конде армию французских роялистов-эмигрантов. Характерно, что это письмо, как и все предыдущие, не подписано автором. По всей видимости, он все еще не чувствовал себя в полной безопасности даже в Брюсселе, а может быть, по понятным причинам желал навсегда сохранить инкогнито.

8 октября 1792 года Симолин направил вице-канцлеру Остерману депешу, в которой среди прочего сообщал: «Секретный канал, который служил нам в Париже, нашел способ избежать кандалов убийц и дал мне знать о себе письмом, которое я беру на себя смелость приложить к моей депеше…

Не имея средств для того, чтобы отправиться в армию графа д’Артуа, он просит меня снабдить его на дорогу 50 луидорами. Я уменьшил эту сумму до 25 луидоров, достаточных для его путешествия. Смею надеяться, что Императрица соблаговолит одобрить предоставление ему этой суммы, соответствующей 900 ливрам в ассигнатах, переданной как свидетельство Ее благорасположения… Канал выразил готовность, как только положение вещей изменится, на что он искренне надеется, продолжить оказывать услуги нашему Двору», – многозначительно заключал свое донесение Симолин.

На этом, собственно, и заканчивается банальная шпионская история времен Французской революции. Какова дальнейшая судьба русского тайного агента – не известно. Известно другое – он не был единственным источником конфиденциальной информации, получаемой из революционной Франции. Эта информация, как свидетельствуют архивные документы, поступала в Петербург и по другим каналам , по крайней мере до 1795 года. Да и в последующие времена в тайных иностранных (в том числе французских) осведомителях у Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии недостатка никогда не было.

Возбудился принципами

Известие о событиях 14 июля 1789 года в Париже крайне встревожило

императрицу Екатерину II, с самого начала усмотревшую в них вызов старому порядку не только во Франции, но и во всей Европе. Давая прощальную аудиенцию милому ее сердцу графу де Сегюру, французскому посланнику в Петербурге, покидавшему Россию 11 октября 1789 года, императрица сказала ему: «Вы едете навстречу грозе, о силе которой и не подозреваете. Я знаю вашу склонность к философии и свободе, и она толкнет вас на сторону народа. Это меня очень огорчает, потому что я останусь аристократкой. Таков мой долг» 34 .

34

M'emoires ou souvenirs et anecdotes par M. le Comte de S'egur. Deuxi`eme 'edition. Paris, 1826. T. 3. P. 532.

Вскоре до императрицы стали доходить слухи, что некоторые из ее подданных, находившиеся в это время во Франции, не только с сочувствием отнеслись к революции, но и будто бы примкнули к тем, кого Екатерина называла «каналиями», «ослами» и «маркизами Пугачевыми», то есть к французским революционерам. Ей рассказывали, что кто-то из русских даже вступил в Национальную гвардию генерала Лафайета. «Я могу с уверенностью заявить, – писал из Парижа 14 мая 1790 года российский посланник Иван Матвеевич Симолин, – что пребывание во Франции становится очень опасным для молодых людей других национальностей, ум которых возбуждается принципами, способными принести им лишь несчастье при возвращении на родину» 35 .

35

Цит. по: Французская революция 1789 г. в донесениях русского посла в Париже И. М. Симолина. // Литературное наследство. Т. 29/30. М., 1937. С. 430.

Все это побудило императрицу распорядиться, чтобы был составлен полный список русских подданных, оказавшихся во Франции, с характеристикой поведения каждого их них, чем и занялся И. М. Симолин.

Слухи об участии русских в революционных событиях в Париже оказались сильно преувеличенными. Подтвердился только один факт: 17-летний граф Павел Александрович Строганов, будущий сподвижник императора Александра I, побуждаемый своим воспитателем Жильбером Роммом, вступил в Якобинский клуб под именем гражданина Очера. Все другие сообщения оказались ложными. Тем не менее в июне 1790 года Екатерина II повелела всем своим подданным немедленно вернуться на родину, дабы не подвергаться во Франции опасным искушениям. Высочайшее повеление было исполнено, хотя и впоследствии на территории Франции оказывались (в основном – проездом) отдельные русские люди, не принимавшие, впрочем, участия в революционных событиях.

Так, в феврале 1792 года к поверенному в делах России в Париже М. С. Новикову явились с повинной два беглых солдата – Яков Страхов и Ефим Петров, дезертировавшие из армии во время русско-шведской войны 1788 – 1790 годов. Поколесив по Европе, они очутились во Франции в то самое время, когда там случилась революция. По их обоюдному признанию, революция им не понравилась, и они запросились домой, уповая на милость матушки-царицы, в чем раскаявшимся беглецам великодушно не было отказано 36 .

36

АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 502. Л. 161 – 164об.

Но если у русских солдат-дезертиров революция во Франции не вызвала никаких симпатий, то весьма своеобразного поборника она нашла в лице священника посольской церкви в Париже иерея Павла Криницкого, о чем свидетельствуют донесения графа Ивана Матвеевича Симолина вице-канцлеру графу Ивану Андреевичу Остерману. Эти донесения рисуют весьма отталкивающий образ самодура, ум которого, перефразируя Симолина, «возбудился принципами» Декларации прав, где иерей сумел усмотреть оправдание творимым им бесчинствам. Есть смысл привести полностью текст одного такого донесения И. М. Симолина, из которого становится понятным существо «дела» о. Павла Криницкого 37 .

37

АВПРИ. Ф. Сношения России с Францией. Оп. 93/6. Д. 489. Л. 14 – 15. Симолин – Остерману, 23 июля (3 августа) 1791 г.