Штаб-капитан Магу
Шрифт:
– Пошли, - подхватил его под руку Анатоль.
– Подождите, - уперся Алекс, - зачем идти? Вот же стоит карета!
– Точно!
Обрадованные гвардейцы загалдели и мигом набились в экипаж.
– Господа, я, кажется, на что-то сел.
Получивший наследство извлек из-под своей графской задницы плоскую голубую коробку. Анатоль перехватил ее и тут же открыл.
– Ого! Откуда это?!
Потом, сообразив, что спросил явно не то, поинтересовался.
– Сам вручал?
– Сам.
– Так ты прямо от него! То-то я смотрю, ты при полном параде! Ладно, и это обмоем. Гони!
Куда гнать гвардеец не
– Сначала тебя вышибли из армии, потом ты почти год где-то пропадал, а когда вернулся, тебя тут же восстановили на службе, да еще и наградили таким орденом, какой не каждому генералу светит. Так, где ты был, дружище?
Поняв, что отшутиться или отмолчаться не удастся, гвардеец был настроен весьма решительно, правду сказать нельзя, а врать не хочется, Алекс решил сказать полуправду, кое о чем умолчав.
– Где был? Да много где, путешествовал.
"Ага, во главе целой дивизии, верхом на лихом коне и с револьвером на боку. А туземцы встречали нас таким радостным салютом, что у меня от него пара шрамов дополнительных на шкуре образовалась".
– Правда, правда. Ты просто построил неверную логическую цепочку.
– Я готов выслушать твою, - ухмыльнулся Анатоль.
– Да, пожалуйста. Прежний император вышиб меня из армии, и я уехал путешествовать. А когда его убили, вернулся. И новый император восстановил меня на службе и наградил орденом. Все это за прежние заслуги. Помнишь ранение наследника под Коварной?
– Конечно, шума много было.
– Так вот, спасителей было двое. Только Троеградский повез Александриса в тыл и стал официальным, а я остался помочь генералу Скоблину и таковым не стал. К моему счастью, ныне царствующий император про эту историю знал. И вспомнил обо мне. Ну и наградил.
– Удивительная история!
– Причем, чистая правда, слово офицера.
– Все понятно, - расслабился гвардеец.
– Теперь можно и еще выпить!
– Э-э-э, нет, - придержал его порыв Алекс.
– Я смотрю, ты тут тоже времени даром не терял. Новый чин и новый орден. Давай рассказывай.
Анатоль как-то сразу поскучнел.
– Да, рассказывать-то особо и нечего. Мечтал о сражениях, о славе, а вышло все глупо и банально. Даже врага увидеть не успел. Только через речку какую-то переправились, как накрыло нашу роту шрапнелью. Помню только удар в живот, дикая боль, очнулся уже в госпитале. Три месяца в Ясене пролежал, потом Руоссию переправили. Здесь еще полгода лечился. Орденом наградили, теперь ротой командую. Вот и вся история.
– Нет не вся, - покачал головой Алекс, - сейчас я ее немного дополню. После взятия Лочева, похоронные команды зашивались. Тогда послали мою роту им в помощь, убитых с поля собирать. А на берегу речки нашли мои солдаты одного гвардейского капитана, который не совсем мертвым оказался...
– То-то мне все казалось, что я твой голос слышал! Думал морок, какой-то! Так это был ты! Вот за это точно надо выпить!
Подхватив Алекса, гвардеец потащил его
– Господа, сейчас я представлю вам еще и виновника моего чудесного спасения...
Серый свет позднего осеннего утра проник в спальню сквозь неплотно закрытые шторы. Голова малость шумела от похмелья, но терпимо. И все-таки надо завязывать с этими гвардейскими гулянками, все равно Анатоля не перепить. А сегодня еще и в академию надо идти. Алекс зевнул, потянулся, затем осторожно, стараясь не разбудить спавшую рядом женщину, выбрался из кровати и начал собирать свою одежду, в беспорядке разбросанную по комнате в самом начале этой ночи. За спиной послышался шорох белья.
– Уже уходишь?
– Да, пора на службу.
– Ты говоришь в точности, как мой ныне покойный муж.
Баронесса Люменкрофт демонстративно перевернулась на другой бок, выражая свое явное неудовольствие. Тонкое одеяло обтянуло аппетитный зад министерской вдовы, тут же породивший в голове капитана грешные мысли. Несколько мгновений он боролся с ними, но в итоге голос разума и чувство служебного долга взяли верх, он продолжил одеваться.
Вчерашняя случайная встреча изголодавшегося по женскому обществу офицера и доступной без долгих ухаживаний женщины вполне закономерно завершилась в особняке покойного министра двора. В конце концов, зачем надо бегать за кухарками, когда под рукой есть очень даже не дурная собой и на все готовая баронесса? Вот и капитан Магу на этот раз не стал противиться чарам этой безутешной вдовы. В постели баронесса оказалась проще и безотказнее, чем винтовка Гердана. Поцеловать за ушком, здесь погладить, там нажать - и делай с ней все, что хочешь. Правда, одного раза молодой вдове оказалось недостаточно, пришлось немало потрудиться прежде, чем она была полностью удовлетворена и соизволила отпустить измученного офицера в объятия морфея.
– Ай!
Алекс на прощание чувствительно ущипнул через одеяло мягкую ягодицу.
– Хам!
– обиделась баронесса.
– Не смей ко мне приставать!
– Уже ухожу.
Полностью одетый капитан направился к выходу.
– Счастливо оставаться, госпожа баронесса!
– Тебя вечером ждать?
– Не знаю, - офицер задержался в дверях спальни, - все будет зависеть от того, как меня примут в академии. На всякий случай, прощаюсь.
Академия встретила капитана Магу смесью табачного и печного дымов, запахом сапожной ваксы и неистребимым пыльно-затхлым ароматом любой руоссийской канцелярии. Затем, его около часа выдержали в приемной, он уже начал жалеть, что не задержался в спальне баронессы, после чего, был, наконец, допущен в кабинет начальника академии.
Обычно на эту должность назначали проштрафившихся начальников Генерального штаба. Здесь они благополучно дослуживали до полной пенсии, не имея никакой возможности влиять на происходящее в руоссийской армии. Взамен им была дарована возможность вершить судьбы двух с половиной сотен офицеров, сумевших просочиться через мелкое сито приемных экзаменов. А поскольку к пенсии характер престарелых генералов становился весьма тяжелым, то вызов к начальнику академии считался у слушателей дурным предзнаменованием, поскольку почти всегда заканчивался наказанием за какие-либо служебные прегрешения. Как правило, жестокость наказания непредсказуема и зачастую многократно превосходила тяжесть проступков. Некоторых, бывало, и отчисляли.