Штабс-ротмистр
Шрифт:
В понедельник, на пятый день после прибытия монаха, сыскная группа штабс-ротмистра Тышкевича собралась в Бронксе, в «офисе» Сэвиджа.
— Не возражаешь?
Виктор Сергеевич по праву старшего уселся в кресло владельца, откуда так удобно забрасывать ноги на столешницу. Разумеется, графское воспитание не располагало к такой позе.
Конечно, в здании губернской управы на Манхэттене было бы и просторнее, и удобнее. Но Тышкевич и Искров категорически не желали, чтоб монах предстал перед служащими канцелярии в истинном виде, без морока. Американскому детективу сказали, что это ещё один российский чин для расследования,
Львова в тот день, откомандированная Горчаковым в «особую сыскную группу» Третьего Отделения, внимательно посмотрела штаб-ротмистру в глаза, когда первым делом получила текст для передачи начальнику охранки.
— Выходит, полномочия так называемого действительного статского советника недействительны… Простите за каламбур, ваше благородие.
— Но приказ князя остаётся в силе, вы — в нашем подчинении на всё время сыска. А поскольку сведения получены по службе, не вправе раскрыть Горчакову правду о Пантелееве, — парировал граф, загодя предусмотрев такое её возражение. — Буду весьма признателен, если вы свяжетесь с охранкой немедленно.
— Под вашу ответственность.
Монах, со снятием наручников снова накинувший личину жирного чинуши, прислушивался к их разговору, стараясь скрыть заинтересованность. Он был против привлечения к делу барышни-связистки и тревожился, не смешает ли она карты. И уж ему совершенно не по душе пришлось, что охранка узнает о тайных делах митрополии Торжка, епископ впадёт в ярость… Особенно в случае неудачи с заданием.
Как бы то ни было, ответ от Тышкевича-старшего пришёл быстро, через какую-то пару часов. Всё это время Львова провела в кресле с закрытыми глазами, слушая тонкий мир. Штабс-ротмистр позавидовал её выдержке. А когда получил из уст барышни ответ дядюшки, объявил: начинаем действовать.
И вот, четыре дня интенсивных розысков не привели ни к чему.
— Господа! Какие будут соображения?
Искров промолчал. Монах предположил: все четверо уехали каким-то иным образом из Ново-Йорка, там, возможно, сели на поезд. Не исключался и дирижабль, тогда к услугам беглецов… весь земной шар. Следы, привезённые им из Шотландии, оборвались.
— Сомневаюсь, — бросил Сэвидж. — Для чего шотландцы приехали в Америку? Потому что здесь множество заводов, построенных на технике ординаров. Им нужны проекты поляка, разве не так? Континент большой, русских здесь мало, спрятаться легко.
— Полагаю, мы недостаточно успели выспросить у мистера Маккенны, — неожиданно вступила в разговор Львова. — Я чувствовала, он волнуется и многого не договаривает. Ещё минут двадцать, и от него бы услышали больше…
Связистка не повернулась в сторону Искрова, но тот и без прямого упрёка повесил голову.
— Увы. Некромантские техники, позволяющие выпотрошить свежий труп, запрещены Священным Синодом. Да и не нашли бы мы столь редкого подпольного специалиста, пока мистер сохранял свежесть, — пояснил Тышкевич.
— Но вот связи его мы подняли недостаточно, — снова заговорил Сэвидж. За последние дни он немного подтянул язык заказчика, хоть и нередко запинался. — Пока вы расстраивались над усопшим, и слух о смерти ещё не разлетелся по фабрике, я успел пооткровенничать с его секретаршей. Он вёл
— Питтсбург, Чикаго и Детройт… — повторил Тышкевич. — Конечно, нужно придумать повод, чтоб поднять контракты и переписку Маккенны с партнёрами.
— Статский советник из Нью-Йоркского стола Торговой коллегии завтра же явится с проверкой. Сэвидж! Вам купим одноразовый амулет с мороком, бухгалтерских барышень он обманет, — предложил монах. — Нельзя, чтоб в заводской конторе узнали хоть кого-то из бывших у Маккенны в день его кончины.
— На месте покойника я бы выбрал Детройт, — предположил сыщик. — Город большой, но уездный. В губернском Кливленде казачьего гарнизона нет. Уверен, в управе и в уездном собрании засели сплошь местные уроженцы. А так там заводы, склады, банки. Обратим внимание на детройтские связи мистера шотландца. В противном случае останется ждать, когда полученные от поляка изобретения где-то прогремят. Но, наверно, последствия будут куда хуже для Торжка?
— Конечно, — согласился Тышкевич. — Это наша единственная зацепка?
— Не совсем, — возразил Пантелеев. — Помните, я рассказывал про изыскания пространства-времени О’Нила, благодаря которым началась эта история? Если Сэвидж прав, и все трое прилетевших из Шотландии остались в Америке, О’Нил наверняка попробует снестись с кем-то из туземных физиков. А такого профиля их немного.
— Только не называйте их в лицо туземцами, — усмехнулся бывший коп. — По-английски это savage, то есть дикарь. Так именовали краснокожих, населявших Америку до нас. Вот они — первобытные дикари.
— Населявших? Их больше нет? — уточнила Львова.
— Очень много погибло, когда открывались провалы в Тартар. Белые, имея винтовки, револьверы и пулемёты Гатлинга, могли выстроить защиту и отбиться, а индейские поселения вырезались подчистую.
— Пока не пришли русские и не вырезали подчистую чудовищ, — напомнил монах. — Вот только современные американцы что-то не желают об этом знать.
х х х
Газетная заметка о скоропостижной кончине Маккены О’Коннора, удостоившегося всего нескольких строк в «Питтсбург Телеграф», заставила титулярного советника покрыться испариной. Шотландец не питал к кузену нежных родственных чувств, так как впервые увидел его только этой весной после прилёта в Америку. Но прозрачный намёк, что его смерть, поданная как от несчастного случая, связана с неким расследованием русских, здорово выбила из колеи.
Профессор Линк, которому Вильям О’Коннор кинул газету на колени, очеркнув карандашом статейку, внешне не отреагировал никак. Он отдыхал от необременительных дневных дел в кресле-качалке на веранде загородного дома, предоставленного ему и шотландцу семьёй Морганов на время работы с материалами, добытыми из головы польского учёного. Прочитав, пустил кольцо дыма, посасывая чёрную трубку. На упрёки о чрезвычайно частом курении всегда отвечал, что владеет амулетами целительской магии, устраняющей ущерб лёгким. Вильям больше думал о своём здоровье: в одном помещении с профессором длительное время положительно было невозможно находиться.