Штамм «Андромеда». Человек-компьютер
Шрифт:
Электронные устройства сектора «Дельта» слабо гудели и пощелкивали. Капитан Артур Моррис у пульта вводил в систему новую программу. Капитан Моррис был программист; в сектор «Дельта» его направили, поскольку вот уже девять часов командование первого уровня не получало ни одного сообщения по линии военной спецсвязи. Могло случиться, конечно, что таких срочных сообщений и вправду не поступало, но это было маловероятно.
А если сообщения были, но остались неполученными, значит, в системах сектора есть какая-то неисправность. Капитан Моррис проследил за тем,
Но это не успокоило его; он задал машине расширенную программу проверки всех цепей и блоков. Потребовалось всего 0,03 секунды, чтобы ЭВМ выдала ответ — на панели замигал ряд из пяти зеленых лампочек. Капитан подошел к телетайпу и прочитал:
Все цепи функционируют а пределах допустимых характеристик Теперь он был удовлетворен. Не мог же он знать, хоть и стоял у телетайпа, что неисправность есть, только не электронная, а чисто механическая, какую не выявишь никакими проверочными программами. Неисправность таилась в самом телетайпе: от края рулона оторвалась полоска бумаги и, загнувшись вверх, засела между звонком и молоточком. Звонок, естественно, не звонил и поступление сообщений по секретной линии Министерства обороны не регистрировал.
Подобной мелочи не могли обнаружить ни человек, ни машина.
Глава 18
Совещание в полдень
По инструкции через каждые двенадцать часов группе полагалось проводить краткие совещания, подытоживать полученные результаты, намечать очередные задачи. Ради экономии времени совещания проводились в комнате, примыкающей к кафетерию: обмениваясь мнениями, можно заодно и поесть.
Холл явился последним. Он опустился в кресло и обнаружил перед собой завтрак — два стакана жидкости и три разноцветные таблетки — и успел услышать, как Стоун предоставил слово Бертону.
Тяжело распрямившись, Бертон начал медленно, каким-то неуверенным голосом докладывать о проведенных экспериментах. Он объявил прежде всего, что установлен размер болезнетворного агента — примерно один микрон. Стоун и Ливитт переглянулись: виденные ими зеленые пятнышки были гораздо крупнее; значит, для передачи инфекции достаточно микроскопической доли зеленой крапинки.
Затем Бертон рассказал коллегам о том, как он выяснил, что инфекция передается по воздуху и что свертывание начинается в легких, и в заключение описал свои попытки применить антикоагуляционную терапию.
— А вскрытие? — спросил Стоун. — Что показало вскрытие?
— Ничего нового. Кровь свернулась во всей кровеносной системе. Других заметных отклонений от нормы не обнаружено, по крайней мере на уровне оптических наблюдений…
— И свертывание начинается в легких?
— Да. По-видимому, там микроорганизмы переходят в кровь или выделяют токсин, переходящий в кровь. Более определенно можно будет ответить, исследовав окрашенные срезы. В частности, мы будем искать поражение стенок сосудов, поскольку при этом выделяются тканевые тромбопласты и стимулируется свертывание у места поражения.
Стоун
— Он пришел в себя, и мы немножко поговорили…
Все оживились.
— Мистер Джексон — взбалмошный старый осел шестидесяти девяти лет от роду. Язва у него уже два года. Дважды, в позапрошлом и прошлом году, было кровотечение. Оба раза его предупреждали, чтоб он изменил свои привычки, но он продолжал жить по-старому, и кровотечение возобновлялось. Ко времени пидмонтской трагедии он лечился по собственному рецепту — принимал ежедневно пузырек аспирина и запивал его денатуратом. Говорит, что от этого возникала небольшая одышка…
— И чудовищный ацидоз, — вставил Бертон.
— Совершенно верно.
Метиловый спирт в организме превращается в формальдегид и муравьиную кислоту. Это означает, что в сочетании с аспирином Джексон потреблял огромное количество кислот. А организм должен поддерживать довольно точное кислотно-щелочное равновесие, иначе наступит смерть. Один из способов поддерживать такое равновесие — учащенно дышать, выводя из легких как можно больше углекислого газа и тем самым снижая содержание углекислоты в крови.
— Быть может, это кислота и защитила его от инфекции? — спросил Стоун.
Холл пожал плечами:
— Пока сказать трудно…
— А как младенец? — спросил Ливитт. — Малокровия нет?
— Нет, — ответил Холл. — Но, с другой стороны, мы не можем быть уверены, что младенец выжил благодаря тому же защитному механизму. А может, его спасло что-нибудь другое?
— Как у него кислотно-щелочное равновесие?
— Нормальное. Совершенно нормальное. По крайней мере сейчас.
Наступила пауза. Наконец Стоун сказал:
— Ну что же, у вас есть, пожалуй, кое-что обещающее. Задача остается прежняя — определить, что общего между ребенком и стариком. Может статься, действительно, что и вовсе ничего. Но для начала мы вынуждены исходить из предположения, что их спас одним и тем же способом один и тот же механизм.
Холл кивнул.
— А теперь расскажите нам, что вы нашли в капсуле, — обратился к Стоуну Бертон.
— Лучше мы вам покажем.
— Что покажете?
— А этот самый микроорганизм, — сказал Стоун.
На двери было написано: «Морфология». Комната за дверью была разделена на кабинет для экспериментаторов и изолированную камеру за стеклянной стеной. При помощи специальных перчаток экспериментаторы могли работать с приборами в камере.
Стоун показал на стеклянную чашечку с крошечной черной песчинкой посредине.
— Вот это, как мы полагаем, наш «метеорит». На его поверхности мы обнаружили нечто, по-видимому, живое. Кроме того, на внутренней поверхности контейнера имеются зоны с определенными признаками жизни. Мы перенесли «метеорит» сюда, чтобы рассмотреть его под оптическим микроскопом…