Штопальщик времени
Шрифт:
– В Москве много всяких партий, – помолчав, ответил критик, – в Москве много разных людей. В Москве живёт десять миллионов человек. Вот, сколько сейчас в Армении?
– Три миллиона, – ответил кто-то из зала.
– Не три миллиона, триста тысяч уехало, – поправил кто-то из зала.
– Не триста тысяч, больше уехало, – заметил кто-то ещё. Зима, знаете, какая холодная была!
– Товарищи, товарищи, – снова поднялась с места Гаянэ Хачатуровна. – У нас литературная встреча. Давайте поблагодарим гостя за интересное
Все дружно зааплодировали.
Настала очередь рассказчицы из Москвы.
Она выступила вперёд, посмотрела в окно, на ветку цветущего персика и сказала с чувством: «Минас Аветисян. Роберт Элибекян. Джотто Григорян». И закрыла глаза, кажется, потеряла сознание.
– Воды, – вскочил студент из первого ряда. – Ей плохо.
Гостья снова открыла глаза и внятно произнесла: «Мартирос Сарьян. Акоп Акопян. Эчмиадзин». Глаза её снова закрылись.
– Дайте же воды! – закричал студент из первого ряда.
Воды поблизости не оказалось. Но другой студент, более находчивый, чем первый, протянул руку в окно, сорвал ветку цветущего персика и преподнёс гостье. Та тут же открыла глаза, поблагодарила улыбкой, прошептала:
– Где я? В Армении? Тогда я прочту рассказ о вашей замечательной поэтессе!
И она с улыбкой, не потеряв сознания ни на секунду, прочла рассказ о присутствующей здесь поэтессе.
Поэтесса поднялась, приветственно помахала всем рукой, сказала несколько прочувствованных строк об Анне Ахматовой, когда-то переводившей её стихи. Молодо улыбнувшись, села на место.
Все дружно похлопали, все были рады, что любимая поэтесса находится среди них, такая же обаятельная, искренняя, талантливая и прекрасно выглядит, несмотря на свои семьдесят с лишним лет.
Наконец взоры присутствующих обратились к последнему из московских гостей, он ожидал выступления с гитарой в руке.
Он встал, тряхнул длинными белокурыми волосами, сверкнул бледно-голубыми, как московское небо, глазами и запел взволнованно и страстно о Весне, Любви, Красоте.
Лица присутствующих озарились улыбками. Краски жизни явственно заиграли на них. Девушки широко раскрывали глаза, краснели, прикладывали ладони к пунцовым щекам, преподавательницы вздыхали, мечтательно смотрели в окна, на ветки цветущего персика, юноши хмурили мужественные брови, двигали желваками, скрежетали зубами.
Бард пел всё громче, всё взволнованнее. Он подпрыгивал, метался по сцене, его русская душа рвалась и пела, устремлялась навстречу слушателям, и они были готовы вскочить с места и побежать к нему, заключить его в объятия.
– Москва! – пел артист. – Московское небо, московские дворики!
– МХАТ. Ефремов. Смоктуновский, – шепнул кто-то из слушателей.
– Москва, Площадь Маяковского. Я там пять лет учился, – шепнул другой слушатель.
– Хочу я быть с любимой рядом! – озорно, весело запел артист, – а с нелюбимой не хочу!
Зал взорвался аплодисментами.
– Представляешь! –
– Молодец! – завопил его друг.
– Москва – Ереван! – закричали во дворе.
Проректор Гаянэ Хачатуровна встала и закрыла окно.
– Про Арбат спойте, про Арбат можете? – закричала похожая на армянскую царевну девушка с золотым ожерельем на шее и глазами, как синие сапфиры.
– Ах, Арбат, мой Арбат, ты моё отечество, – сходу включился певец.
Все в зале запели вместе с ним. Температура за окном и внутри аудитории поднималась всё выше.
– А как здоровье Булата Шалвовича? – спросил кто-то из зала.
– Ничего, неплохо, – улыбнулся артист, припоминая, когда он в последний раз видел Булата Окуджаву на экране телевизора.
– А Большой театр работает? – спросил кто-то из зала.
– Работает.
– А Вахтанговский театр работает?
– Работает.
– А МХАТа теперь два, что ли?
– Два.
– И Театров на Таганке два?
– Два.
– А электричество в Москве есть? – вдруг спросил кто-то.
В зале наступила тишина. Московские гости переглянулись.
– Электричество в Москве есть? – переспросил тот же напряжённый голос.
– Электричество в Москве есть, – медленно ответил артист.
– Всё время есть?
– Всё время есть.
– И газ есть?
– И газ есть.
– И горячая вода?
– Да.
Наступила тишина. Стало слышно, как во дворе кто-то свистит. Проректор Гаянэ Хачатуровна решительно поднялась с места:
– А теперь, товарищи, поблагодарим наших московских гостей за огромное удовольствие, которое…
Аудитория, хоть и не сразу, но зааплодировала.
К артисту из МХАТа подбежали студентки: «Можно ваш автограф?»
Артист добросовестно стал подписывать автографы.
Анаит ласково смотрела на своих московских друзей.
К ней подошла Гаянэ Хачатуровна: «Правильно сделали, Анаит Сергеевна, что пригласили этих людей. Общение для нас – жизненная необходимость!»
– В следующую группу думаю включить Олега Янковского, Рому Балаяна, Данелия, Нани Брегвадзе, – сказала Анаит.
– Очень хорошо, – закивала Гаянэ Хачатуровна.
Затем гостей провели в маленькую комнату, в кабинет проректора, усадили за журнальный столик, на котором торжественно возвышалась бутылка армянского коньяка.
– Может, сначала кофе? – светски улыбаясь, спросила хозяйка кабинета. – Аревик, вскипяти кофе!
Девушка с нежным румянцем на щеках, с вьющейся копной волос до талии и с серебряным обручем на голове виновато улыбнулась: «Керосина нет, Гаянэ Хачатуровна».
– Так вскипятите без керосина, – сказала Гаянэ Хачатуровна. – Софи, Шушан, помогите Аревик.