Шторм и штиль (с иллюстр.)
Шрифт:
Отец гордится сыном, а мать хоть и хвалит его, но держит в ежовых рукавицах.
Марина — вообще натура неуравновешенная. Легко переходит от веселья к грусти, от хорошего настроения к плохому, от похвалы к порицанию.
Часть 1. Соленый ветер
1
Вот
Час назад Федор договорился с соседом Семеном Куликом, чтобы завтра на рассвете выйти в море наловить ставриды и пикши. Теперь он сидел на низенькой, собственными руками сделанной деревянной скамеечке под зеленым потолком густых виноградных листьев и готовил рыболовную снасть.
Снасть эта на первый взгляд немудреная, но сделать ее могут только умелые руки. На конец толстой капроновой нитки, длиной метров в пятьдесят — шестьдесят, нужно намертво прикрепить тяжелое грузило, а повыше привязать десять крючков. Возле каждого крючка вплетается небольшое пестренькое перышко цесарки, похожее на маленькую рыбку. Ставрида и пикша охотно бросаются па это перышко и попадаются на крючок. Случается, что за один раз вытащишь штук шесть, а то и десять. С утра до обеда можно и полпуда рыбы наловить.
Поэтому настроение у Федора хорошее, даже приподнятое, словно перед праздником.
Дело спорилось у него в руках. Ловкие боцманские пальцы и не такую работу выполняли на корабле! И морской узел завязать, и концы многожильного троса срастить — все у него получалось быстро, красиво и вдохновенно. Разумеется, и в боцманском деле есть своя музыка, да еще какая!.. И Федор Запорожец задумался, вспоминая корабль, своих боевых друзей и все пережитое.
Сашко тоже здесь, во дворе, густо заросшем виноградом и похожем на большую комнату с зелеными стенами и зеленым потолком. Он сидит у стола и не отрывает глаз от книги. Сашко давно приготовил уроки и теперь читает новый морской роман, он спит и видит, как бы поступить в военно-морское училище.
А Марина долго молча строчит на машинке. Но вот она оторвала нитку и поднялась из-за стола — статная, красивая, хоть уже и не молодая. Красивой ее делали, наверное, большие карие глаза и густые брови, похожие на крылья черной морской чайки.
— Сашко! Сашенька! Тебе Витька отдал сорок копеек за цыпленка?
Голос у нее, как у большинства южан, сильный, гортанный, его слышно за полквартала. Она и сама это хорошо знала, но не пыталась говорить тише: во-первых, ее Федор после контузии очень плохо слышит, а во-вторых, не было у нее от соседей никаких секретов, точно так же, как и у них от нее. Разве можно жить иначе на одной улице! Пусть слушают, кому интересно, ничего плохого тут не говорится и не делается.
Сашко оторвал голову от книги и тем ломающимся баском, который появляется у ребят его возраста, недовольно, с досадой, но все же сдержанно ответил:
— Опять
— Что значит — «дался»?.. Что значит — «дался»?! Когда ты со своими друзьями уходил в поход, ты у меня двух цыплят выпросил?
— Ну, выпросил, и ты дала, спасибо.
— Спасибо? А я за них на базаре по сорок копеек заплатила. И ты тогда сказал, что Витька за одного отдаст тебе деньги, что вы договорились в складчину.
— Ну, нет у него сейчас.
— Ты мне не «нукай», а чтобы завтра или цыпленок был, или деньги!
Тут уж Федор не выдержал:
— Ну и чего ты, ей-богу, дался тебе этот цыпленок! Подумаешь, велико дело — сорок копеек!..
Марина сразу же перенесла огонь на мужа:
— А ты поддерживай, поддерживай сыночка… Вот собрались двое на мою голову!
— Ну, в самом-то деле, — повысил голос и Федор.
«Цыпленок, цыпленок!.. Сорок копеек, сорок копеек»! Просто слушать стыдно!
— Стыдно? — пошла в атаку Марина. — А мне не стыдно! Пусть знает, что такое сорок копеек. Если не будет знать, что такое копейка, то и рубль будет для него ничто. Вот тогда и увидишь, какого сыночка вырастил!..
— Мама! — умоляюще взглянул на нее Сашко.
— А ты слушай, что я тебе говорю!
Щеки ее раскраснелись, а сила голоса все нарастала. Федор понял, что она только «зарядилась».
Он готов уже был сказать: «Слушайся маму, сынок», но не успел.
В это мгновение кто-то позвонил.
Федор Запорожец отложил работу и пошел открывать калитку, хотя она и не была заперта. Если звонят, то это не сосед, не с этой улицы человек.
За калиткой на тротуаре стоял молодой офицер, лейтенант.
— Здравствуйте, — приложил он руку к своей новенькой фуражке, сиявшей таким же новеньким золотистым «крабом».
— Добрый день, — ответил ему Федор Запорожец и, подтянув домашние рабочие штаны, застегнул на груди рубашку: как-никак перед ним лейтенант, а он только отставной мичман. — Вы ко мне?
— Еще не знаю, может быть, и к вам, — улыбнулся лейтенант, — если вы — Федор Филиппович Запорожец.
— Он самый. Входите.
Что-то тревожное и щемящее шевельнулось в груди Федора Запорожца. «Как будто я уже видел где-то этого лейтенанта… Как будто видел… И лицо знакомое, и голос… Но где? Когда?»
Посреди двора стоял стол с двумя скамейками по сторонам. Федор Запорожец пригласил лейтенанта присесть.
Тот сел. Видно было, что он очень взволнован. Чистые, без единой морщинки щеки его пылали девичьим румянцем.
— Извините, может быть, это и ошибка, но… мне сказали, что вы плавали на одном корабле с моим отцом… Федор Запорожец так и рванулся к гостю.
— Старший лейтенант Баглай! — воскликнул он, не дав офицеру договорить. — Да неужели? Неужели вы его сын?
— Так точно, сын. Юрий.
— Боже мой! Марина! Сашко! Так это же сын Николая Ивановича Баглая!.. Ну, похож, ну, похож как две капли воды. А я как глянул — аж сердце екнуло!.. Я же вас еще по фотографии знаю. Вы там с мамой вдвоем, в каюте у Николая Ивановича.