Шторм и штиль[с иллюстрациями]
Шрифт:
— Ляля, — назвала она себя. Баглай улыбнулся:
— Очень приятно… А я — Юрий.
Прозвучало это непринужденно, будто они были не на военном корабле, а где-нибудь на Приморском бульваре. Но сразу же Баглай вспомнил, что он — командир корабля, лицо его стало серьезным, и он повел гостей к своему трапу: «Надо принять их так, чтобы и за это похвалил Курганов».
Поднявшись с гостями на палубу, Юрий на миг растерялся. Одетые в нарядную выходную форму, матросы выстроились на палубе у трапа. Их лица светились приветливыми улыбками — заходите, мол, дорогие
В белом, туго накрахмаленном колпаке стоял корабельный кок с огромным караваем на блестящем подносе. За спиной кока лихо вытянулся в струнку боцман Небаба. Юрий заметил на его левом рукаве три шеврона — за три года сверхсрочной службы. Позади боцмана стояла команда.
На груди у ребят поблескивали знаки воинской доблести, и сияли они на белых форменках так цветисто, что Юрий невольно подумал: «Вот они и есть герои: в мирное время — значкисты, а на войне — орденоносцы!..» И пока матросы здоровались с гостями, он внимательно, словно впервые видел, присматривался к каждому.
Вот секретарь комсомольской организации старшина мотористов Николай Лубенец. Приземистый, волосы рыжие и нос в веснушках, но плечистый, крепкий, загорелый. Бескозырка с белым чехлом сидит на голове не по уставу, лихо, набекрень, но и это ему к лицу.
А рядом — старшина гидроакустиков Кавтарадзе. Тонкие черты лица. Большие черные глаза. Поблескивает значками на груди, а на губах играет улыбка.
На что уж Куценький, старшина радистов, — маленький, невзрачный, будто ребенок среди остальных, и тот выпятил грудь, украшенную значками отличника.
Юрий Баглай ревнивым взглядом посматривал на боцмана Небабу: «Это же ты без моего ведома, не советуясь со мной, такой парад устроил!.. И не знаю я, ругать тебя за это или хвалить?.. А в общем-то, хорошо!.. Гости расскажут Курганову, и он будет доволен…»
Но тут внимание его приковало другое. К Солянику подошла Ляля. Нет, не подошла, а подлетела и радостно воскликнула:
— Здравствуй, Андрюша! А вот и я! Говорила же тебе…
Выходит, они — близкие знакомые… «Андрюша»! Соляник для нее — «Андрюша». Вот так-то, Юрий Баглай! Не знаешь ты своей команды, совсем не знаешь…
Однако ты — командир корабля и должен вести себя соответственно: принимать гостей, показывать, рассказывать, отвечать на вопросы, а потом, по корабельному обычаю, угостить их в своей каюте вкусным борщом и горячими макаронами по-флотски, которые с непревзойденным мастерством может приготовить только корабельный кок, «бог кулинарии».
Вечер художественной самодеятельности затянулся до отбоя. Ляля пела под аккомпанемент баяна. И как пела! Даже всегда суровый и, кажется, равнодушный ко всему, кроме служебных дел, замполит Вербенко и тот, поддавшись общему настроению, аплодировал, и его суровое лицо помолодело!
Юрий сидел в первых, офицерских, рядах.
Но вместе с тем Юрий все время чувствовал, что за спиной у него сидит Андрей Соляник и тоже смотрит на Лялю такими же восторженными глазами. И завидовал ему. Соляник для нее «Андрюша», а он сам — просто лейтенант Баглай…
Закончился вечер художественной самодеятельности. Юрий увидел, как Андрей Соляник провожает Лялю до ворот. Они постояли немного, поговорили, и матрос вернулся на корабль.
И тогда Юрий — позже он долго не мог объяснить себе, что на него нашло, — пользуясь правом свободного выхода с территории воинской части, поспешил за ворота, чтобы догнать девушку.
— Ляля, задержитесь, пожалуйста, на минутку! Она остановилась, дождалась, пока Юрий приблизился, и спросила:
— Вы тоже домой?
— Да… Разрешите, я провожу вас.
Даже в темноте он увидел, как брови ее дрогнули, а широко открытые глаза удивленно посмотрели на него.
— А зачем меня провожать? Я и сама дорогу знаю. Юрий растерялся:
— Но ведь… скоро полночь…
— Ну и что же? Мне каждый камешек знаком. И это провожанье не нужно ни вам, ни мне. Спокойной ночи.
Она быстро пошла прочь.
У Баглая было такое чувство, словно ему дали пощечину. Оглянулся: «Хоть бы не видел никто!..» Но, как на грех, из ворот выходил замполит Вербенко.
— Вы что тут делаете, товарищ лейтенант?
Юрий Баглай готов был провалиться сквозь землю. Чуть слышно пробормотал:
— На корабль иду, товарищ капитан третьего ранга.
Вербенко посмотрел вслед удаляющейся девичьей фигуре и перевел, внимательный взгляд на Баглая:
— Понимаю… Вы молоды и красивы. Андрей Соляник — тоже. Не вмешивайтесь в чужое счастье.
И в этот вечер Юрий не пошел к Поле.
14
По утрам в кубрике Андрей Соляник обычно точит балясы, необидно насмехается над всеми, кто попадется под руку:
— Спишь на ходу… И кто это тебя в матросы взял, такого растяпу!.. Твоя Маруська на тебя и смотреть не захочет.
Матрос пробует огрызнуться:
— А какое тебе дело до меня и моей Маруськи?
Но Солянику только этого и надо, ему лишь бы за ниточку зацепиться в этой шутливой перебранке.
— Так я ж хочу, чтобы из тебя человек вышел! Приедешь в отпуск, а там все глаза вытаращат: «Неужели море такого увальня воспитало?..»
Сам Андрей Соляник — расторопный матрос. За что ни возьмется, все горит в его руках, недаром же он в боцманской команде служит!.. Но его не всегда хватало на хорошие дела, случалось, и проштрафится. Набедокурит, а потом весело рассказывает, да так, будто о какой-то комедии речь идет. С той поры как служит Соляник на флоте, боцман Небаба безуспешно воюет с его кудрями, густыми волнами ниспадающими из-под бескозырки на лоб. Однажды Небаба посоветовал матросам: