Штормовая пора
Шрифт:
— Попрошу подальше, товарищи! Как бы осколочком не задело!
Из-за кучи угля, со всего размаха он бросает в машину гранаты-лимонки и сам падает на землю. Обломки машины поднимаются в воздух и разлетаются среди угля.
Шофер бежит к разбитой машине, и мы снова слышим его голос:
— В порядке, товарищ полковой комиссар, приказ выполнен в точности.
Вишневский и его шофер с вещевым мешком за плечами шагают к пирсу.
Среди пожаров на улицах слышны выстрелы и пулеметные очереди: это уличные бои, но не с немцами, а с кайтселийтовцами,
Нас всех распределили по кораблям. Вишневский пойдет на лидере «Ленинград», а меня, Анатолия Тарасенкова и еще многих писателей и журналистов направили на «Виронию».
Пароход «Вирония» камуфлирован и потому утратил свою прежнюю франтоватость. Он стоит крайним в ряду еще не ушедших кораблей.
Масса людей. И штабные офицеры, и работники Политуправления флота, и сотрудники прокуратуры, трибунала с кипами бумаг, и морские пехотинцы.
Каюты переполнены. Люди стоят, сидят и лежат в узеньких коридорах и на палубах. Многие, вернувшись с передовой после бессонных ночей, примостились на полу. Если нужно куда-либо пробраться — перешагиваешь через них…
По всему побережью бушует огонь. И может показаться странным, что в ясный солнечный день на рейде темно от дыма. Сигналы, переданные флагами, не различишь. Сверкают огни прожекторов. Только они могут прорвать этот фантастический мрак.
Небо озарено багровым отблеском пожаров. Полыхает арсенал — старинное здание с высокими колоннами. Факелы огня стоят над нефтяными цистернами в Купеческой гавани.
Население корабля возрастает с каждой минутой. Встречаются друзья, только что дравшиеся с фашистами на окраинах города. Усталый поднимается на борт с рюкзаком за спиной и наш друг профессор Цехновицер.
— Привет, ребятки! — кричит он издали, заметив на корабле знакомых командиров, и медленно передвигает ноги по трапу.
Его лицо обросло бородой. Шинель помята, ботинки в глине. Одно в этом человеке неизменно — бодрость, оптимизм.
— Ну и попал в чертову мясорубку, — говорит он. — Каким чудом уцелел, просто не понимаю. Мы три дня из боя не выходили, и я думал — конец всему, и вдруг сообщение об отдыхе, приказ явиться в Минную гавань.
— Вы под счастливой звездой родились, — замечает кто-то.
— Какое там, — махнул рукой Цехновицер. — Просто случай. На войне есть свои необъяснимые законы.
При виде Цехновицера у всех нас сразу поднялось настроение. Мы ведем его в нашу, и без того переполненную, каюту, по общему согласию уступаем ему самое лучшее место и выставляем на стол всю еду, какая только осталась. Но он не ест, а едва успевает отвечать на наши вопросы…
До выхода в море еще есть время, хочется посмотреть, что вокруг. Мы сходим с «Виронии» и попадаем в толпу солдат, заполнивших гавань.
Немецкие батареи по-прежнему бьют с закрытых позиций. Вокруг кораблей поднимаются
В 11 часов 15 минут противник снова сосредоточил огонь на «Кирове». Сплошная волна разрывов встала вокруг крейсера. Уклоняться нет возможности. Еще минуты две — и крейсер получит повреждения.
Трудное положение флагмана заметил командир одного из миноносцев. Он снялся с якоря и под градом снарядов дал полный ход. Дымовая завеса плотно окутала рейд. Пристрелка вражеской артиллерии сбита. Но не успела еще рассеяться дымовая завеса, как немецкие снаряды вновь падают у борта «Кирова». На этот раз снаряд взорвался на палубе. Есть раненые. Но корабль продолжает вести бой.
В Минной гавани, вероятно, еще никогда не было такого скопления охваченных тревогой людей. Кого только здесь не встретишь! Крупные государственные деятели Эстонской республики, рабочие со своими семьями, известные писатели и артисты. И особенно много военных.
Подразделения Красной Армии приходят на пирс строем, со знаменосцами впереди. Усталые потные лица бойцов. Шутка ли сказать: по две-три недели не выходили из боя!
Все, что происходит кругом, — странно и необычно для молодых бойцов. Они пугливо взирают на громады транспортов. По всей вероятности, многие из них никогда в жизни не были на корабле. И уж, конечно, не при таких обстоятельствах надеялись познакомиться с морем и совершить свое первое плавание.
Посадка на транспорты происходит быстро и организованно. Как только транспорт заполнен — к нему подходят буксиры и ведут из гавани, а дальше он идет своим ходом и занимает место, отведенное ему в отряде кораблей.
Пробиваясь сквозь толпу, совершенно неожиданно лицом к лицу встречаю председателя Совнаркома Эстонской ССР Иоганеса Лауристина. Он в синем плаще, на голове спортивная шапка с длинным козырьком, какие чаще всего носят лыжники. За плечами рюкзак, набитый вещами.
— Вы куда держите путь? — спрашиваю его.
— На ледокол «Суртыл». Хочу повидаться с нашими товарищами.
— Вы опоздали. «Суртыл» вышел в море.
— Неужели?! — с досадой восклицает Лауристин. — В таком случае пойду поищу другой транспорт, на котором эвакуируются эстонцы. До встречи в Ленинграде!
Мог ли я подумать, что разговариваю на пирсе с Иоганесом Лауристином в последний раз. Он трагически погиб во время похода.
Наступила ночь, но бой продолжается.
Древний Вышгород стоит на возвышенности, точно сказочный богатырь, среди моря огня. В отблеске пожаров на башне «Длинный Герман» виден красный флаг.
На улицах Таллина то и дело рвутся снаряды. Солдаты, моряки и рабочие — бойцы истребительных батальонов держатся на самых последних рубежах.