Штормовое предупреждение
Шрифт:
Для Харри Лампарда подобные рассуждения, вероятно, вполне естественны: мама говорила, что до выхода на пенсию и переезда на испанское побережье он держал в Бирмингеме успешную строительную фирму. Но чтобы Лео Фриис сидел и с интересом слушал…
Много ли он, черт побери, знает про изоляцию, кровельные материалы и несущие стены? – думает Карен и гасит о перила недокуренную сигарету. Хотя много ли я знаю про Лео Фрииса? – тотчас же думает она. Всего месяц-другой назад он не имел крыши над головой, бродил по Дункеру с магазинной тележкой, собирал пустые бутылки.
– Значит, предлагаешь
Лео пожимает плечами, словно бы великодушно соглашается.
– Ну да, я его снимаю. За гроши, конечно, и настоящего контракта у меня нет, – добавляет он. – Но полагаю, ты не хочешь связываться с налоговиками…
Карен набирает в грудь воздуху.
– Не заводись, – быстро говорит он, заметив испуг на ее лице. – Я пошутил, Карен.
Секунду она недоумевает: что он имел в виду – свою кровать или налоговиков?
Он тушит сигарету в терракотовом горшке возле двери.
– Пойдем в дом?
Она нехотя отходит от перил, вздыхает:
– Время и алкоголь.
3
Спустя двадцать минут посудомоечная машина загружена, кофе разлит по чашкам, шафранные булочки стоят на столе в гостиной. Коре с Эйриком вернулись после краткой вылазки в садовый домик, и Марике, глядя на них, говорит что-то насчет “найти комнату” и подумать о менее удачливых друзьях.
Харри бросает быстрый взгляд в их сторону. В его глазах равно читаются тревога и любопытство.
Марике и та, кажется, в порядке исключения пребывает в лучезарном настроении, датский акцент сегодня едва заметен. Однако Карен прекрасно знает, что достаточно одного неудачного обжига и эта версия ее подруги обернется ужасной гарпией, шипящей на североютландской абракадабре. Сегодня же вечером Марике Эструп сияет, нет в ней ни следа нервозности, которая медленно, но верно завладеет ею по мере приближения нью-йоркского вернисажа. Карен откидывается на спинку кресла. Здесь и сейчас. Время и алкоголь.
Кто-то разыскал бутылку гротовского виски и бутылку рябинового ликера, и все умудрились найти себе местечко – кто на зеленом диване, кто в одном из уютных, просиженных вольтеровских кресел, а кто и на старом сундуке, который она так и не собралась оттащить на чердак. Получив от матери дом, она первым делом решила отправить на чердак это старье. С тех пор минуло девять лет.
Сигрид по-турецки уселась на полу, облокотясь на журнальный столик. Карен смотрит на ее длинные черные волосы – столько раз крашеные-перекрашеные, что уже потеряли блеск, – на тонкие руки сплошь в узорах тату, на кольцо в носу. Оно взблескивает от пламени свечей в латунном канделябре, когда Сигрид энергично кивает в ответ на реплику Коре. Внешне они с Коре вообще удивительно похожи, думает Карен. По крайней мере, что касается цвета волос, татуировок и пирсинга. Отец Сигрид не обрадуется, услышав такое, думает она, с удовольствием потягивая из стакана.
В свою очередь Эйрик – полная противоположность Коре. По случаю праздника он надел розовый пуловер, белую рубашку и строгий галстук в серую полоску. Стрелки на серых брюках острые как ножи.
Волна раздражения отхлынула, сменилась чем-то вроде смиренной нежности. Сейчас, в отзвуках злости и разочарования, в тепле свечей и виски, с ленивым котом на коленях, она не в силах держаться начеку. Не в силах защищаться от всего того, что, как она знает, погубит ее, если она забудет об осторожности.
“Она не твоя дочь, запомни”.
Последние слова Сюзанны Смеед по-прежнему звенят в ушах.
Она молча смотрит на не свою дочь, на девушку, которую взяла под опеку всего несколько месяцев назад. Промокшая и больная, Сигрид сидела на ступеньках дома, доставшегося ей неожиданно и против ее желания. Не имея сил протестовать, она поехала с Карен к ней домой, покорно пила чай с сухарями и принимала парацетамол, пока грипп не отступил.
И каким-то образом по-настоящему она отсюда так и не уехала.
Официально Сигрид, разумеется, живет в доме, что достался ей после матери, но по-прежнему много времени проводит у Карен. Приезжает всегда ненадолго, но остается допоздна, а гостевую комнату занимает по первой же своей просьбе. Как кошка, которую прогоняют, а наутро она опять сидит на крыльце.
Точь-в-точь как ты, думает Карен, поглаживая серого кота по животу, нащупывает колтун, не глядя распутывает его ногтями. Руфус тоже просто пришел и решил остаться. Лео она, правда, пригласила сама на время поездки в отпуск – присматривать за домом и за котом. Но отпуска не вышло. Однако Лео тоже не спешит уходить. Хотя, с другой стороны, выбирать ему особо не приходится.
Как же так получилось? Когда мой дом стал центром помощи бездомным? – думает она, отхлебнув глоток виски.
Сама она звонка не слышит. Марике выходила в туалет и теперь стоит в дверях кухни с мобильником Карен в руке.
– Он был в кармане твоей куртки. Наверно, тебе стоит ответить, – добавляет она, многозначительно глядя на дисплей и передавая телефон Карен.
“Юнас Смеед”, успевает прочитать Карен, прежде чем звонки смолкают. И тяжело вздыхает.
– Только не говори, что это папа, – бросает Сигрид. Карен утвердительно кивает, потом спрашивает:
– Он и тебе тоже звонил?
Сигрид достает из заднего кармана телефон, качает головой.
– Нет, у меня нет пропущенных звонков. Ну что ему теперь-то нужно? – стонет она. – Я же, черт побери, была у него и вчера, и сегодня!
– Может, он просто хочет пожелать счастливого Рождества, – спокойно вставляет Элинор.
– Вдобавок завтра он уезжает в Таиланд, – продолжает Сигрид. – Три недели приставал, уговаривал поехать с ним! Мало ему, что мы вместе отпраздновали сочельник? Я еще должна торчать на каком-то идиотском кокосовом пляже. Ну почему он такой?