Штормовой предел
Шрифт:
— Бирилева бы сюда с его щепкой! — ворчал Миклуха, пробираясь сквозь угольные завалы.
Пользуясь стоянкой, Небогатов провел совещание с командирами. Через пару часов Владимир Николаевич вернулся на "Ушаков".
— Из-под "шпица" получена разгромная бумага, — объявил он офицерам. — Строжайше приказано спешить, чтобы догнать Рожественского!
Эскадра продолжала свой путь. В Английском канале тоже мотало, а на выходе из него корабли попали в сильный шторм с дождем и градом. "Ушаков" почти полностью зарывался в валах кипящей пены. В Бискайском заливе корабли с честью выдержали шторм, броненосцы береговой
Артиллерийский офицер Дитлов позднее вспоминал: "Самотопы обманули все ожидания и чувствуют себя на волне прекрасно: подходит гора такой величины, что, стоя на мостике, надо совсем закидывать голову, чтобы увидеть гребень; так и кажется, что она перевернет и накроет нас собой; однако броненосец боком-боком вползает на волну, и она уже катится с другой стороны…" В довершение всего сильно потекла конопаченная на морозе палуба и полетел опреснитель. Миклуха спал с лица, под глазами легли черные полукружья.
В порту Суда (остров Крит) встретили стоявшую на рейде канонерскую лодку "Храбрый". Думали, что на ней будет почта, но ее там не оказалось. Небогатоа объявил стоянку и разрешил съезд на берег. Офицеры знакомство с Судой неизменно начинали с обозрения ее окрестностей в сопровождении всезнающего араба Мустафы (бравшего за услуги только франками), а завершали непременно в лучшем из местных кафешантанов "Лондон". Через пару дней музыканты, оставив итальянские мотивы, уже лихо наяривали на мандолинах камаринскую.
По этому поводу мичман с "Ушакова" И.А. Дитлов сделал в путевом дневнике такую запись: "Погуляли на удивление всему миру". Однако дезертиров не было.
Удаленность стоянки от Афин не помешала королеве эллинов Ольге Константиновне (дочери покойного генерал-адмирала, великого князя Константина Николаевича) побывать на всех кораблях и благословить команды иконами. Приезд греческой королевы в Суду вместе с наследником греческого престола Георгием имел определенное моральное значение. На встрече с командным составом эскадры. Ольга Константиновна подошла к Миклухе с бокалом шампанского.
— Я всегда с большим уважением относилась к вашему старшему брату и следила за его путешествиями. Пусть же и ваше нынешнее путешествие будет столь же успешным, как и его!
— Спасибо, ваше величество! — склонил голову Миклуха, чокнувшись бокалом о бокал. — Могу заверить вас в одном, чести Российского флота мы не посрамим!
— Если есть Господь, он непременно поможет России! Я же буду молить его о милости к вам! И обещаю сделать все, что в моих силах, для облегчения вашего жребия!
Вскоре на рейд пришла долгожданная "Кострома" — госпитальное судно, раскрашенное в ослепительно-белый цвет. На ней наконец-то доставили почту. Миклуха жадно вспарывал ножом конверты и читал письма от жены, братьев, друзей.
Здесь же, в Суде, небогатовцы встретились с группой офицеров-артурцев, отпущенных японцами домой под устное слово и возвращающихся теперь на французском транспорте. Среди них и бывший командир крейсера "Новик" и броненосца "Севастополь"
— Николай Оттович, вы были свидетелем гибели Макарова. Как все произошло?
Отошли в сторону, и Эссен подробно рассказал командиру "Ушакова" о том, что случилось в тот трагический день.
— На месте гибели "Петропавловска" удалось выловить лишь адмиральскую шинель, — закончил он свой рассказ.
Затем скривил губы:
— Зато великого князя втащили в шлюпку без единой царапины!
— Вот уж воистину дерьмо не тонет, — покачал головой Владимир Николаевич. — Потеря Макарова невосполнима. Второго такого по всей России больше нет. Но хватит о печальном! Прошу вас, Николай Оттович, отобедать у меня на "Ушакове". У нас сегодня "ушаковское" фирменное блюдо — фрикасе из цыплят и неизменная консервированная тушенка, известная на нашей 3-й эскадре как "мощи покойного бригадира…".
Из воспоминаний старшего артиллериста броненосца Н.Н. Дмитриева: "Придя утром 6-го марта в Суду, к подъему флага явился я на флагманский броненосец и, представившись давно меня знавшему адмиралу, тут же был им назначен старшим артиллерийским офицером броненосца "Адмирал Ушаков" вместо списанного в Зефарине по болезни лейтенанта Г-а. Выслушав о своем назначении, сначала я был несколько огорчен им, так как помнил пожелания своих сослуживцев по "Черноморцу": только не попасть под команду капитана Миклухи, который вообще слыл за человека с очень тяжелым и неприятным характером. Но как же теперь я благословляю и всю мою жизнь буду благословлять судьбу за это назначение, давшее мне возможность служить и сражаться под начальством именно такого доблестного командира, каким оказался покойный Владимир Николаевич. Больной, с сильно расшатанными нервами, Миклуха действительно подчас бывал довольно тяжел, но он, безусловно, был лучшим из всех командиров отряда".
Всему хорошему на свете приходит конец, закончилась и стоянка в Суде.
— Погуляли, пора и честь знать! — философски заметил Миклуха, когда обляпанный илом якорь, дернувшись в последний раз, замер в клюзе.
Через несколько дней корабли уже шли Суэцким каналом.
— Господи, что делается, по пустыне Синайской на кораблике едем, аки по морю! — крестился изумленный корабельный батюшка.
Невыносимо пекло солнце. Офицеры щеголяли в белых пробковых шлемах, купленных заблаговременно в Суде, матросы покрывали головы мокрыми платками. По вантам прыгали купленные для забавы обезьянки.
Прошли Исмаилию — летнюю резиденцию египетского хедива. Ветер носил над каналом тучи песка, вдали уныло брели вереницы верблюдов…
В Красное море корабли вошли ночью, Небогатов распорядился включить боевое освещение. С каждым днем становилось все жарче. Скоро вся команда "Ушакова", включая командира, перебралась из душных внутренних помещений на верхнюю палубу. В Джибути пополняли запасы. У борта кораблей крутились лодки с сомалийцами, которые, несмотря на обилие акул, кидались в воду за брошенными монетами.