Штрафбат Его Императорского Величества. «Попаданец» на престоле
Шрифт:
— В карман. Соизвольте принять небольшой… ой!
Аккуратная, без членовредительства, но сильная оплеуха опрокинула купца на пол. Прапорщик навис сверху грозовой тучей:
— Взятка? А знаешь ли ты, образина, что взятки придуманы англичанами для нанесения ущерба государству Российскому?
— Виноват, ваше благородие… — Беляков с трудом сел и прислонился к высокой голландской печке. — Так это что, таперича совсем… никому? И даже?..
Акимов подбросил в руке злополучную стопку.
— Давал, значит?
— Как же без того? В коммерческом деле без того вообще никак.
— Списки
— Без нее тоже нельзя. Еленка, подай перо с чернилами, да пусть накрывают обед уставшему от государевых забот их благородию! Пошевеливайтесь там у меня!
За обедом, во время которого Александр Федорович старался не жевать пострадавшей левой стороной, ледок недоброжелательности между купцом и офицером окончательно исчез. Прапорщик справедливо рассудил, что третья гильдия вполне может быть приравнена к обер-офицерскому званию, а потому отдавал должное блюдам, совершенно не чинясь.
— Вот скажи мне, Сергей Викторович, ты государя императора видел?
— Конечно, я же в гвардии состою. И даже несколько раз… но не будем об этом.
— Ну и какой он из себя? — Беляков оглянулся, убедился, что никто не подслушивает, и перешел на шепот: — А то у нас слухи пошли, будто царя подменили.
— Это кто такое говорит? — Акимов отставил поднесенную к губам стопку и погладил усы, пряча жесткую усмешку.
Ему уже доводилось слышать нечто подобное по дороге в Нижний — в Вологде, Ярославле, Балахне. Нет-нет краешком уха и ухватит ползущие россказни о чухонском младенце, подброшенном матушке Екатерине взамен убиенного Понятовским цесаревича Павла Петровича. А теперь, дескать, тот чухонец вырос и оказался злым немецким карлой, желающим обратить православный народ в латинскую веру.
— Да ведь слухами земля полнится, Сергей Викторович, — развел руками купец.
— Кабы через край не полилось! — От удара кулаком по столу подпрыгнули тарелки.
— Что не полилось? — не сообразил Беляков.
— А то, чем полнится!
Купец поежился и поспешил перевести разговор в другое, более безопасное русло:
— Это точно, народец у нас такой — соврут и возьмут недорого.
— Не только у вас.
— Беда… А вот скажи, Сергей Викторович, как оно на самом деле приключилось? Из-за чего англичанка так на царя-батюшку взъярилась, что на душегубство пошла?
Прапорщик опять погладил усы и задумался. Слухи ведь откуда-то берутся? Они же не вошь, способная сама собой расплодиться в пропотевшей да нестираной рубахе? Кому-то они выгодны? А ежели так, то…
— А дело там простое, Александр Федорыч. — Акимов взялся за стопку. — Еще в бытность государя Павла Петровича наследником престола отправился он в путешествие по Европам — других посмотреть, себя показать. Ну и заодно, так сказать, невесту приличную присмотреть. Обычное дело у царственных особ. Да, кстати, а чего это любезная Елена Дмитриевна нами пренебрегает? Нехорошо…
— Бабское ли дело, Сергей Викторович? Оно ведь, как известно…
— Зря ты так. Еще Петр Великий указывал бывать на ассамблеях непременно с женами.
— Так то на ассамблеях! Хотя… Еленка, иди-ка
Вечером того же дня
— Кыш, проклятая!
Толстая трехцветная кошка, неторопливо пробиравшаяся по неведомым кошачьим делам куда-то в сторону курятника, получила столь сильного пинка, что несколько раз перевернулась в воздухе и упала прямо в свиное корыто. А нечего под ногами путаться, когда хозяйка не в духе.
Капитолину Ивановну Воробьеву нельзя было назвать злой, но сегодня даже куры попрятались, чуя надвигающуюся отнюдь не с неба грозу. И было от чего печалиться — известная поставщица новостей, злыми языками именуемая за глаза сплетницей, сорокой и гадюкою, теряла она заслуженную славу всезнающей особы. Как же так, уже полдня как к Беляковым прибыл грозный гвардейский офицер, весь из себя красавчик и усач, а никто до сих пор не ведает подробностей. То ли арестовывать приехал, то ли, что самое худшее, медаль привез. Совсем теперь Елена Дмитриевна зазнается… Мужнина награда — это ведь не новый чепец, в который любая кошка нагадить сможет, и не новое платье из желтой тафты, собирающее подолом коровьи лепешки на дороге…
Нет, не дадут медаль. Но на каторгу тоже ничего — разговоров не на один месяц хватит. Ну, где же Еленка с новостями? Не идет… а еще кума, детей крестила.
— Капитолина Ивановна, сударыня моя, что же ты, и гостей не видишь? — Голос любимой подруги (глаза бы выцарапать!) показался ангельским пением.
— Елена Дмитриевна, матушка! — Сколько же энергии в маленькой и сухонькой, телосложением оправдывающей прозвище Воробьиха, женщине, а? Поскакала по двору, вот-вот взмахнет крылышками да и взлетит в горние выси. — Замечталась вот… Да проходи, голубушка, проходи — завсегда рада видеть и почтение выразить. Чайку ли приказать поставить али наливочки вишневой испробуем? Хоть и прошлогоднего урожаю, но вкуснотиш-ш-ш-а!
— Так ведь не праздник?
— Да мы капельку. Твой-то тоже скоро к Макарию отъезжает? Мой вечор уж покатил. Вот за успешную ярмонку и употребим.
— Нет, Капушка, Александр Федорович задержится. Уж и не знаю, поедет ли нонеча…
— С гостем, поди, водку пьет?
— Ее, окаянную, — тяжело вздохнув, согласилась Белякова. — И как только здоровья достает, а? В прошлом году два раза пьян являлся, в позапрошлом один, и вот опять за старое.
Капитолина Ивановна, страдавшая от мужнина пьянства почитай каждые четыре месяца, с обидой поджала губы и внимательно посмотрела на гостью — не со смехом ли да укором говорит? Вроде бы нет, тоже переживает.
Как ни изнывала почтенная Воробьиха от любопытства, но правила приличия, соблюдаемые в купеческих семьях гораздо строже, чем у ветреного дворянства, не позволили сразу же приступить к расспросам. Сначала, и не менее часа, обсуждали виды на урожай огурцов и капусты на волжских островах, посетовали на неважно завязавшиеся вишни в садах, о детях, коих у каждой по трое, о будущей Макарьевской ярмонке, высоких ценах на китайский чай, единогласно осудили любителей пить его внакладку, а не вприкуску… И лишь после этого Ивановна решилась перейти к главному: