Штрафбат Его Императорского Величества. «Попаданец» на престоле
Шрифт:
— Каким образом?
— Мы пойдем в народ.
— Э-э-э…
— Нынче вечером в салоне у Вяземских Гавриил Романович Державин представит новую поэму, посвященную героическим защитникам Петербурга. Ты обязательно должен присутствовать.
— Но удобно ли будет?
— Поедем инкогнито, всего лишь со взводом конвоя.
Ну что же, если женщина просит поэтический вечер, она его получит. А спорить… увольте.
Пять часов спустя
— Лизонька, ты теперь замужняя дама, не забывай об этом!
— Матушка,
— Но твои неприличные жесты…
— Матушка! — возмутилась Лиза. — Как вы могли такое подумать? Я объясняла княжне Куракиной порядок подготовки к стрельбе штуцера старого образца!
— Значит, это…
— Ну, конечно же, подразумевался шомпол, а не то, о чем вы подумали.
Дарья Алексеевна мило покраснела:
— Ни о чем и не думала.
Лизавета Михайловна поправила повязку, поддерживающую поврежденную в бою руку, проследила, чтобы та не закрывала Георгиевский крест на груди, и улыбнулась в ответ:
— А отец Николай такой мужественный!
— Ты это к чему?
— Да просто к слову пришлось. Он здесь, кстати.
— Где? — Лопухина-старшая вскинула голову, оглядывая залу, но тут же опомнилась: — Ах ты проказница!
Лиза, смеясь, убежала, а вниманием Дарьи Алексеевны завладела подошедшая хозяйка салона. Вид Зинаиды Петровны говорил о крайней ее взволнованности и озабоченности.
— Мне только что сообщили, будто сам государь намеревается приехать сюда! Боже мой, Дарья Алексеевна, я боюсь!
Лопухина удивленно подняла брови:
— Кого?
— И кого, и чего… всего боюсь.
— Павел Петрович в высшей степени добрейший человек, Зинаида Петровна, но если вы чувствуете за собой какую-нибудь вину…
— Вам хорошо говорить. — Вяземская готова была расплакаться. — Ведь фабрика по выделке патронов и ракет, куда вложены ваши средства, куда как ближе государю, чем мои суконные мануфактуры.
— Ну полно… Вот возьмите Нарышкиных — те вообще намерены заняться перевозкой грузов по рекам.
— Как так? — От удивления у Зинаиды Петровны пропало всякое волнение. — Но это же неблагородно!
— А механика?
— О, механика — шарман!
— Вот! — Лопухина со значением улыбнулась. — Кирилл Ильич после ареста и суда три месяца ходил в бурлаках, и мысль там ему явилась — устроить судно с паровой машиной, чтобы сама гребла и другие за собой тянула. Представляете, десять тысяч пудов одновременно?
— Да ну? — восхитилась хозяйка салона. — Это совсем другое дело! Паровая машина — тоже очень благородно! Вы не знаете, Дарья Алексеевна, в Швеции их применяют? Если привезут трофейные, я бы купила сразу две.
— Тоже для судов? В Англии, говорят, уже начали ставить.
— Ах, не упоминайте этих мерзавцев! — Зинаида Петровна, муж и старший сын которой оказались вовлечены в мартовский заговор и погибли в Ревельском сражении, резко переменила настроение.
— Простите…
— Пустое, я почти привыкла…
— Нет, — ответила Лопухина и почему-то опять покраснела.
— Как, вы пропустили такое несказанное удовольствие? Возмутительно и непростительно! Ничего, еще не поздно исправить досадное упущение. — Вяземская взяла Дарью Алексеевну за руку и чуть ли не силой повела к роялю. — Отец Николай, где же вы? Кто обещал нам исполнить новый романс? Обманывать дам нехорошо!
Капитан Тучков лично вывел к инструменту упирающегося священника и поклонился:
— Гвардия никогда не отказывается от своих обещаний, мадам! Он конечно же споет, давайте попросим! Есть желающие аккомпанировать?
Таковых оказалось слишком много, и Александр Андреевич, дабы никого не обидеть, сел за рояль сам. Пальцы, с одинаковой нежностью умевшие ласкать шпагу и женщин, пробежались по клавишам. Отец Николай нервно сглотнул и выдохнул, глядя Дарье Алексеевне прямо в глаза:
— Я исполню… прошу простить, это не моя песня. Его Императорское Величество напевал как-то раз, вот я и…
— Пойте! — попросила Лопухина, не отводя взгляда.
— Хорошо… тогда…
Дрогнули струны. Капитан явно знал мелодию заранее — заиграл сильно и уверенно.
Не жалею, не зову, не плачу, Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым.Затихли голоса в зале. Лицо Дарьи Алексеевны застыло в недоуменном напряжении, и только одни глаза требовали — дальше!
Ты теперь не так уж будешь биться, Сердце, тронутое холодком. И страна березового ситца Не заманит шляться босиком. Дух бродяжий, ты все реже, реже Расшевеливаешь пламень уст, О моя утраченная свежесть, Буйство глаз и половодье чувств!Тихо вскрикнула Зинаида Петровна, когда сжавшиеся непроизвольно пальцы Лопухиной стиснули ей руку. Державин, пробиравшийся от дверей к роялю, уронил на пол толстый альбом, откуда разлетелись листы с неровными стихотворными строчками.
Я теперь скупее стал в желаньях, Жизнь моя? Иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне.А женские глаза, напротив, кричали: «Нам ничего не приснилось!»
Все мы, все мы в этом мире тленны, Тихо льется с кленов листьев медь… Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть.