Штрафбат Его Императорского Величества. Трилогия
Шрифт:
— На сколько шагов сей курьез бьет?
— Не меньше восьмисот. — Небольшая пауза, после которой уже шепотом: — Но за четыре сотни ручаюсь.
— Неплохо. — Священник показал на шведские пушки: — Видишь?
— Ну?
— Как раз перед ними строй останавливается, чтобы сделать первый залп.
— А потом?
— Потом еще один, затем идут на приступ. Сейчас восьмой начнется.
— Не понимаю…
— Чего тут понимать? Справа от шведа — Фонтанка, слева — непроходимые дворы с засевшими за баррикадами ополченцами, а в загривок ингерманландские драгуны да егеря
— А здесь?
— Тоже она. — Батюшка похлопал по винтовке. — Но они-то об этом не знают, верно?
— Сейчас узнают! — Прислушивающийся к разговору и одновременно наблюдающий за набережной красногвардеец обернулся к командиру: — Господин капитан, идут.
Вслед за возгласом караульного послышался душераздирающий вой — будто невидимый злой великан решил насмерть замучить не менее великанскую кошку.
— Шотландские волынки! — догадался Акимов. — Они здесь откуда?
— Это уже неважно, — отмахнулся Тучков. — Господа красногвардейцы, к нам в гости намереваются пожаловать дамы! Попрошу быть с ними повежливее!
— Мать их… — недовольно проворчал отец Николай. — А у меня, как назло, портянки несвежие.
— Да? — почти натурально удивился капитан. — Господа, вынужден огорчить — по вине нашего батюшки сегодняшний бал переносится на вчера. Извольте сообщить об этом любезным дамам.
— Разрешите мне, Александр Андреевич? — предложил прапорщик.
— Этими вот… хм… астролябиями? Ну что же, попробуйте, Сергей Викторович.
Акимов бросился к своим механизмам, чуть подправил их, что-то подкрутил и застыл в ожидании, пока неприятель не пересечет проведенную мысленно черту. Рядом, держа наготове оружие, замерли красногвардейцы.
— Красиво идут, мерзавцы… — прошептал кто-то. — А мы, как крысы подвальные, прячемся.
— Дурак! — коротко бросил через плечо прапорщик.
Коротко, потому что боялся сбиться со счета. Пятьсот шагов… четыреста пятьдесят… четыреста двадцать… четыреста…
— Пошла, родимая!
Первая бутылка, кувыркаясь, полетела в сторону противника. Вторая… Нижние чины бешено крутили заводные рукоятки… Стеклянный снаряд сшиб с ног идущего впереди офицера, ударив точно в грудь, и невредимым скатился вниз. Дружный разочарованный выдох… Следующий упал с небольшим недолетом, бросив в шотландцев веер осколков и огненных брызг.
— Греческий огонь? — Отец Николай проследил взглядом за очередной бутылкой, разбившейся о голову вражеского знаменосца.
— Угу, — прапорщику отвечать некогда, он крутит винты на своих мортирках, поправляя прицел. — Сейчас я их, бляжьих детей…
— Не стрелять, господа! — Тучков ухватил за руку красногвардейца, поднявшего винтовку. — Они не заслужили милосердия.
— Господь велел прощать, — глубокомысленно заметил батюшка, передавая Акимову стеклянный снаряд. — И возлюбить врага своего, яко себя самого.
— Не похоже, отче, чтобы вы следовали этим заветам.
— Это почему же? По утрам, бывает, так себя ненавижу, что… Бей левее, дурень!
— Сейчас! — Прапорщик опять
В правой машинке громко щелкнуло, захрустело, и под деревянным ящиком-основанием расплылась мгновенно вспыхнувшая лужа.
— Бежим! — Отбросивший заводную рукоятку солдат метнулся к двери.
— Стой! — Капитан Тучков встал на пути у беглеца, успокоил кулаком по уху и развернул к уцелевшей мортирке. — А это кто таскать будет? И оставшиеся снаряды не забыть! Оставляем позиции, господа!
Вид стремительно выбегающих с оружием в руках красногвардейцев подействовал на шотландских стрелков отрезвляюще. Доселе паникующие и бестолково мечущиеся под обстрелом странной жидкостью, которая не гаснет даже в воде, липнет ко всему, а попав на человека — прожигает мясо почти до костей, они обнаружили привычного противника. Пусть метко и безжалостно стреляющего, но до него хоть можно дотянуться штыком. Стоит только поднажать, перешагнуть через кричащих от безумной боли товарищей… и впиться зубами в глотку этим подлым русским трусам, не желающим сойтись в честном бою!
— Ложись! — Тучков сбил с ног замешкавшегося солдата, устанавливающего мортирку.
Тот упал на колени, продолжая крутить заводную ручку, и крикнул Акимову:
— Готово, ваш бродь!
Прапорщик передвигался на четвереньках, волоча за собой корзину с последними снарядами, и молился, надеясь хоть так защитить бутылки от неприятельских пуль. Шотландцы видимо потерявшие всех офицеров, лупили вразнобой, благо расстояние уже позволяло. Позволяло стрелять, но, слава богу, не попадать.
Бамс! Щелкнула освободившаяся пружина, отправляя смертоносный подарок. Хрясь! Это тоже она, только сломавшаяся…
— Пи… — Сергей Викторович не договорил — случайная пула разбила посудину в полете, и вспыхнувшие в воздухе капли густо окропили бросившихся в атаку горцев. — Эх, и ни хренас-с-с-е!
Льющийся с неба огненный дождь нанес значительно меньший ущерб, чем бухающие то и дело винтовки красногвардейцев, но именно он оказался той чертой, за которую нельзя переступить, будучи в здравом уме. Развернувшиеся шотландцы смяли остатки шведского полка, мешающие отступлению. Пусть пришлось пробивать дорогу штыками и прикладами… пусть. Лучше погибнуть под копытами драгунских коней, чем гореть заживо в адском пламени! А выжившие — сумеют потребовать ответа у проклятых англичан! За все! Вперед, храбрые хайлендеры! Назад? Нет, вперед! Не к победе, но к жизни!
Капитан Тучков сидел прямо на холодных камнях мостовой и менял в винтовке погнутую ударную иглу, когда опустившийся рядом отец Николай протянул большую кожаную флягу:
— Будешь, Александр Андреевич? Хоть не окончательная, но все равно победа.
— Давай! — Командир протянул руку. — Это точно не греческий огонь?
— Почти. Да ты попробуй.
Долгий глоток. Наконец под обеспокоенным взглядом батюшки Тучков перевел дыхание и вернул емкость.
— Хороша.
— Ну дык…