Штрафбат
Шрифт:
Из веревок они стали делать лямки для мешков. И тут Глымов увидел в стороне, у штабеля с коробками тушенки, окурок. Он посмотрел на то место, где они сидели с Лехой и Чудилиным — там валялись три растоптанных маленьких окурка. Откуда взялся этот, четвертый? Глымов поднял окурок, рассмотрел его, спросил:
— Леха, мы какие сигареты курили?
— Немецкие. А что?
— Покажи…
Стира вынул пачку немецких сигарет. Глымов достал сигарету и стал сравнивать с окурком.
— Это другая сигарета… Ты сколько
— Да мы вместе все курили.
— Стало быть, тут кто-то окромя нас был. — Глымов показал Стире и Чудилину окурок.
Чудилин пошел в глубь подвала между штабелей, скоро вернулся.
— Вот еще пару нашел… — и показал на ладони два окурка.
— А ну замолкни, — сказал Глымов, и все замерли, прислушались. Стояла тишина.
Они взяли автоматы и разошлись в разные стороны подвала, держа пальцы на спусковых крючках, прислушиваясь и заглядывая во все углы и закоулки.
Глымов дошел до противоположного конца огромного подвала и вдруг увидел еще одну железную дверь и громадные танковые аккумуляторы у стены, соединенные проводами. Глымов подошел, толкнул дверь, и она тяжело подалась.
Он выглянул — такая же большая яма, а дальше в зыбком мраке угадывался ход сообщения — неглубокий, полузасыпанный окоп.
Когда сошлись снова, Глымов сказал:
— В другом конце такая же дверь есть. И не заперта. Значит, фрицы с той стороны сюда ходят.
— Ходят, зуб даю! Там банки вскрытые — тушенку жрали — и две бутылки рома пустые. Пили, значит, окурков полно… — сказал Чудилин.
— А встретимся, че делать будем? — вытаращил глаза Леха Стира.
— Воевать… — усмехнулся Глымов. — Ладно, мотаем отсюда — не ровен час, фрицы заявятся, и вправду стрелять придется…
На рассвете, уже у своих позиций, они спрятали мешки в глубокую яму, обложив дно досками от снарядных ящиков и тряпьем, закидали землей. С собой взяли понемногу — чтобы набитые сидоры не особенно бросались в глаза.
Морпех Олег Булыга, дремавший в секрете перед окопами штрафников, очнулся от негромких голосов, раздававшихся совсем рядом. Он выглянул из неглубокого окопчика и увидел в рассветном тумане Глымова, Леху Стиру и Чудилина. Саперными лопатками они забрасывали землей какую-то яму.
— Хорош, — сказал Глымов. — Надо бы плащ-палаткой сверху прикрыть, не ровен час дождик зарядит.
— Раньше все съедим и выпьем, Петрович, — ответил Леха Стира.
— Если на всех раздать — враз ничего не останется, — сказал Чудилин.
Они попрыгали в окоп и ушли. Булыга подождал немного, потом выбрался из укрытия и, согнувшись, побежал туда, где только что были штрафники. Добежав, он оглядел пологий холм свежей земли, вынул свою лопатку и стал откапывать. Скоро штык лопатки глухо звякнул, наткнувшись на что-то железное. Поработав еще немного, Булыга вытащил
— Вы где пропадали? — раздраженно встретил их новый комбат Головачев.
— Да спали тут неподалеку. — Глымов неопределенно указал рукой в сторону.
— Отвечайте правду! — Головачев посмотрел на заляпанные свежей грязью сапоги всех троих. — Вас по всем блиндажам искали!
— Ты меня на вранье не лови, комбат, — нахмурился Глымов.
— К старшему по званию обращаться на «вы», — свистящим шепотом произнес Головачев.
В блиндаже было полно солдат, и все слушали.
— Разрешите обратиться, гражданин бывший подполковник, а ныне комбат штрафного батальона? — козырнув, четко отрапортовал Глымов.
Головачев, поперхнувшись при словах «бывший подполковник», нахмурился, ответил:
— Обращайтесь.
— А не пошел бы ты к нехорошей маме щи хлебать с мудями… — внятно и так, что было слышно всем, проговорил Глымов.
Наступила гробовая тишина.
— Как ваша фамилия, боец? — напряженным голосом спросил Головачев Jlexy Стиру.
— Ну, Стира, — ответил тот.
— А ваша как фамилия? — Головачев взглянул на Чудилина.
— Чудилин моя фамилия…
— Арестовать его. Я приказываю, — сказал Головачев.
— Чево-о-о? — протянул Леха Стира.
— Арестовать его. Я приказываю, — повторил Головачев. — Или все трое пойдете под трибунал.
Все трое остались стоять, как стояли. Весь блиндаж напряженно молчал. И вдруг из глубины раздался чей-то голос:
— Слышь, бывший подполковник. Ты шибко тут не гоношись. Тут и бывшие полковники есть. Мы тут все одним миром мазаны — так что закрывай варежку и оставь людей в покое.
И штрафники сдержанно загудели. В полумраке яркими точками светили огоньки цигарок.
— Все? — повернулся к штрафникам Головачев. — Или еще есть желающие высказаться?
— В другой раз, комбат, — отозвался тот же голос. — В бою виднее будет.
— Грозитесь? Тогда слушайте, что я вам скажу! — выкрикнул Головачев. — В штрафбате будет железная дисциплина или…
С протяжным громким скрипом открылась дверь блиндажа, и в проеме появилась большая сутулая фигура Твердохлебова. Головачев осекся, смотрел на него, открыв рот.
— Комбат пришел… — тихо и изумленно сказал кто-то, но его услышали все, и еще чей-то голос радостно заорал:
— Здорово, комбат, а мы думали, тебя расстреляли!
— Да пока передумали… отсрочку дали, — слабо улыбнулся Твердохлебов, и штрафники ринулись к нему, обступили плотно, обнимали, жали руки, хлопали по спине и плечам. Это были те семнадцать, что остались в живых от прежнего состава батальона.