Штрафная рота. Высота смертников

Михеенков Сергей Егорович

— Благодарю вас, — кивнул ему лейтенант.

Старший лейтенант Солодовников сполз вниз, в траншею, сунул в потертый футляр бинокль, сказал:

— Сержант, ты стрелял из снайперской винтовки? Немецкая? Трофейная?

— Трофейная.

— Покажи-ка ее мне. Ни разу не видел. Говорят, сильная оптика.

Воронцов отодвинул ящик, вытащил винтовку с зачехленным прицелом. Ротный сдернул чехол, посмотрел в прицел.

— Патроны есть?

— Нет. Все выстрелил во время боя.

— Видел, видел… Нервы у тебя, сержант,

железные. А снайпер с той стороны человек шесть наших положил. Все — в голову. Разрывные… Он уже неделю всей роте покоя не дает. — Ротный подбросил винтовку. — Знаешь что, сержант. Вас сейчас в штаб полка поведут. Оружие прикажут сдать. Тем более что оно у вас все немецкое. Штабные и тыловики растащат на трофеи. Они там, вдали от передовой, любят щегольнуть перед девками взятым с бою… Так что оставь мне ее. Есть у меня один, в первом взводе, вроде тебя. Тоже сержант. Пусть хоть отпугнет этого снайпера. Каждое утро — один-двое убиты и столько же раненых.

— Она мне жизнь спасла. — Воронцов взял винтовку из рук ротного, погладил приклад, похлопал ладонью по стальной накладке. — И не раз.

— Не сохранишь ты ее. А нам она послужит.

— Хорошо. Но я за ней еще вернусь.

— Будь по-твоему.

Глава тридцать первая

Иванок поправлялся быстро. И дело было, скорее всего, вовсе не в лекарствах. Раненых хорошо кормили. А еще явственно сказывалось внимание Тони, которая, пользуясь каждой свободной минутой, тут же прибегала к разведчику, как Иванка вскоре стали называть бойцы, соседи по палате. Девушка то приносила какую-нибудь хорошую весть, то влетала в палату с кружкой горячего сладкого чаю и толстым сухарем. Сухарь, правда, Иванок тут же делил между двумя танкистами, лежавшими с ожогами. Но нежный взгляд девушки всегда доставался ему.

И Тоню, и Иванка раненые любили примерно одинаково. И сестричка, и Разведчик действовали на них ободряюще. А так как в палате к тому времени война собрала людей пожилых, годов по тридцати пяти и старше, Тоня и Иванок оказались среди людей, которые относились к ним по-отечески бережно.

— Слышь, Разведчик, — моргал Иванку из своего угла пожилой минометчик — Ходи-ка сюды.

— Да ну тебя, дядя Охрем. Опять какую-нибудь хреновню придумал. Учти, Тоня ругаться будет, что у Ивана швы от смеха разошлись.

Однажды на деревню, где размещался госпиталь, налетели немецкие самолеты. Небольшая бомба разорвалась прямо на спортплощадке, где санитарки сушили белье и бинты. «Штука», сделав вираж, спикировала еще раз, но больше бомб у нее, видимо, не было, и летчик густо и прицельно положил несколько дорожек из бортовых пулеметов, которые задели угол школы, разнесли вдребезги два окна. Убило коня, на котором санитары привозили с пункта первой медицинской помощи раненых.

Переждав

налет, Иванок выскочил на улицу. По двору метались медсестры и санитарки. Кто-то истошно кричал:

— Убило! Ох, убило!

Иванок отыскал в сарае среди тюков с бельем забившуюся под жердяной навес Тоню, вытащил ее на улицу и повел в школу.

Вечером на футбольном поле появилась длинноствольная зенитка и расчет зенитчиков. Но, приглядевшись, раненые вскоре разглядели, что это за артиллеристы.

— Братцы, это ж бабы! — догадался тот самый Иван, сержант, кавалерист, с неделю пролежавший почти неподвижно после осколочного ранения в пах, а теперь, скрючившись наподобие старика, бродивший по всему госпиталю. — Вон, глядите, что у этих бойцов заместо штанов!

— А точно! Юбки!

— Эти навоюют, — заметил минометчик.

— Интересно, где они ночевать будут? — задумался, согнувшись у окна, кавалерист.

— Молчи, крючок! — засмеялся минометчик. — Тебе еще Тоня по ночам «утку» носит, а ты уже… Ночевщик… Мечтатель…

— Да это я так, мужики. Молоденькие совсем девчушки. Навроде Тони нашей. Школьницы.

— От этих школьниц бабами пахнет, — простонал кто-то из лежачих. — Вкусно. Хоть бы пришла какая, подушку поправила…

Через неделю к Иванку снова зашел начальник Особого отдела штаба полка Гридякин.

— Здорово выздоравливающим! — поздоровался с палатой лейтенант и кивнул Иванку: — Иван Иваныч, на выход!

Иванок вышел в коридор. Гридякин стоял возле круглой железной печи, одним боком выходящей в коридор, откуда и топилась, а другим — в палату, и, открыв чугунную дверочку верхнего душника, пускал туда струйку сиреневого дыма.

— Как себя чувствуешь?

— Да уже хорошо. Пора бы уже на передовую, — ответил Иванок.

— Доктор тоже говорит, что ты уже в норме.

— Винтовку мне вернут?

— Немецкую?

— Да, мою.

— Штатную получишь. Нашу. А к этой боеприпасов нет.

— Как нет? Я ж сдавал. Двадцать шесть патронов. Три с разрывными пулями. Пусть все вернут, как положено. — Иванок упорно стоял на своем.

— Бойцу положено иметь свою, отечественную винтовку. Понял? Боец Красной Армии должен носить свое оружие, гордиться им! И помнить о том, что оно вручено ему вместе с Присягой трудовым советским народом для защиты Отечества от немецко-фашистских захватчиков.

— Оставь-ка «сорок».

— Я те оставлю!.. Мал еще.

— Да я уже курю.

— А мамка знает?

— Ну… Я не дурак, чтобы при мамке курить.

Гридякин докурил, щелкнул гильзу окурка в топку.

— У меня к тебе дело, Иван Иваныч. Ты же в разведку хотел попасть?

— Ну да.

— Будешь служить в разведке. Сегодня тебя выпишут. А утром за тобой заедет лейтенант Васинцев.

— Кто такой?

— Командир разведвзвода. Ты зачисляешься во взвод конной разведки полка.