Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя»
Шрифт:
Шевердяев чертыхался, то и дело, как и все остальные, прижимаясь к мостовой от приближающегося рева очередной летящей через реку мины.
– Что, Шева, нелегко, поемши, к земле приладиться?! – подначивал товарища Латаный. – Пузо набитое мешает?!
– Да если б набитое… – отвечал в сердцах, матерно ругнувшись, Шевердяев. – Эти черти, раздери их бабушку, поесть толком и не дали. Только я сосиску покрошил в супчик-то, только пару ложек отхлебнул, а тут и мина в гости приревела. Как саданет в самый угол развалюхи, под которой мы расположились. Капустин вон не даст соврать. Правда, Капустин?
–
Капустин возглавлял гусеничное передвижение.
– А там такой кусок кирпичный, ну, с известкой и кусками обоев, еле держался на огрызке стены, на соплях, можно сказать, держался. Так вот мина рванула с той стороны стены, а кусок этот гадский ка-ак свалится прям рядышком со мной. Чуть мокрое место из меня не сделал. Да ладно бы место!.. Обидное самое, что кирпичи, осколки – жменя целая – как шваркнут аккурат мне в котелок. И еще песка и пылюки целое кило туда же… Бац!.. Ну и пиши пропало моему супчику. Жуйте, товарищ Шевердяев, кирпичик с известочкой, стачивайте, как говорится, зубы. И самое обидное… сосиски эти чертовы туда же, в ту же канитель!.. За просто так пропало фашистское добро, а ведь могло поработать на победу, подкрепить силенки гвардии штрафника, сержанта Шевердяева!..
XXI
– Ну и горазд ты тараторить, гвардии штрафник! – шутливо прокомментировал Аникин.
Сочетание всем понравилось, и каждый его повторил на свой лад. Даже Фарзи – по обыкновению совершенно переиначив звучание русских слов.
Залегли за разбитой прямым попаданием снаряда гусеничной танкеткой, оборудованной на манер грузовичка. Скособочившись, она стояла у самой гранитной береговой кромки, метрах в двух от невысокого, в несколько десятков сантиметров, парапета.
– Так, теперь смотрим… Глядим по сторонам, – притулившись плечами к гусеницам танкетки, произнес Аникин. – Запоминайте каждую кочку, каждую железяку. Когда форсировать пойдем, каждая зацепка сгодится… Этот металлолом, похоже, нам на руку…
– Это в каком же смысле… товарищ старший лейтенант? – непонимающе переспросил Шевердяев.
– Тут от парапета до воды – почти два метра отвесного камня, – пояснил Аникин. – Ступеньки не предусмотрены. Как начнется форсирование, ты своим бойцам порекомендуешь «щучкой» с берега прыгать? Или «солдатиком»? А нам еще плавсредства надо будет вниз спустить. Смекаешь?..
Шевердяев молча закивал головой, подтверждая, что начал смекать.
– Думаю, можно будет, как совсем стемнеет, попытаться технику немецкую, какую по силенкам будет, подтянуть поближе к краю, – словно размышляя вслух, произнес Аникин. – Мы за этот металлолом веревки закрепим, чтоб вниз спускаться. Вон видите: мотоцикл. А чтоб лишние метры веревок не тратить, надо попытаться…
Он указал вправо, где метрах в десяти от парапета на мостовой лежал, завалившись на коляску, тяжелый немецкий мотоцикл, усеянный зияющими дырами, судя по калибру, оставленными крупнокалиберным пулеметом или зенитной пушкой.
– И за тот грузовик можно попытаться… – проговорил Латаный, показывая ближе к кромке набережной, где чернел обгоревший остов сожженной машины
– Можно… хотя далековато от моста… – вступил в обсуждение Капустин.
– Нам все равно, получается, по течению, – возразил Латаный. – Так что само под мост принесет.
– Оно пока тебя принесет, фашист сто раз в тебе дырок наделает… – скептически возразил Шевердяев.
– Типун тебе… – перебил его Латаный. – А что ты предлагаешь – на горбу эту ерунду ближе к мосту притолкать? Тут весь взвод понадобится… Фашист в нас быстрее дырок наделает…
– Ладно, думаю, можно попытаться использовать грузовик. Но дальше смысла заходить уже нет. Так что можем застолбить грузовик как правофланговую межу.
XXII
Внимательно разглядывали набережную, каждый ее метр в обе стороны, пока позволяла видимость. Когда ночная мгла окончательно опустилась на Шпрее, со всеми мерами предосторожности возвратились назад.
Аникин торопил: до рассвета отделениям надо было успеть подготовиться к форсированию. Главной проблемой здесь виделась недостача веревок. Вопрос этот обсуждали уже в расположении с участием всех желающих светлых голов. Были приняты к исполнению предложения использовать в качестве веревок для спуска на воду плотов и людей электропроводку, в немалом количестве имевшуюся в развалинах после разрушения стен жилых домов.
Большим подспорьем стал большой моток толстой стальной проволоки, обнаруженный Чаплыгиным в подвале по соседству с тем, который стал для взвода источником питьевой воды. Из-за тяжести его пришлось тащить вдвоем. Находку Чапы тут же взяли в оборот. Андрей приказал расфасовать моток на отрезки по четыре-пять метров и раздать каждому бойцу по куску в руки на всякий случай. Хватило на весь личный состав взвода – сорок шесть человек, да еще остался приличный запас, который решили придержать для плавсредств и непредвиденных оказий.
С наступлением темноты стих хаос стрельбы на противоположном берегу. Умолкла артиллерийская канонада и вой минометов. Раздавались лишь одиночные автоматные и винтовочные выстрелы.
XXIII
Ночью значительно похолодало, и от земли, намоченной дневным дождем, поднималась промозглая сырость, которая пробирала до костей, не давая уснуть. Впрочем, многие бойцы так намаялись, что их организмы легко и незаметно преодолели эту преграду на пути к крепкому сну, и теперь храпели вовсю, нагоняя, что недоспали за прошедшие дни непрерывных боев.
Аникину не спалось, и озноба он, разгоряченный коньяком пулеметчиков и ознакомительной вылазкой, практически не чувствовал. Давало о себе знать и необъяснимое волнение, которое Андрей констатировал у себя с немалым для самого себя удивлением.
Вроде, по большому счету, волноваться так, по-мальчишески, он отучился еще с год назад. И ведь все это время – на передовой. И Бог сохранил. А вот оказалось, что ненадежно это «вроде». Теперь вот перед взводом – кипящая Шпрее, и надо будет завтра во что бы то ни стало перебраться на ту сторону, а на том берегу – Рейхстаг. Только и ждет, как бы присосаться и напиться твоей кровушки. Что-то будет завтра? Или, вернее, уже сегодня…