Штрафники берут Рейхстаг. В «логове зверя»
Шрифт:
Немцы, воспользовавшись заминкой в стрельбе русского пулеметчика, стремительно сократили расстояние до огневой точки Кокошилова. Пока первый номер возится со стволом, Безбородько пускает в ход оборонительные гранаты. Они летят в набегающих гитлеровцев одна за другой и рвутся в ногах противника. Сразу несколько немцев падают на землю, корчась от боли. Взрывы разносят осколки далеко вокруг, свистя над головами пулеметчиков-штрафников.
– Отходим! Отходим!.. – кричит Кокошилов своему второму номеру.
Он вскидывает пулемет к животу и посылает по широкому сектору в сторону
– Ах ты, незадача… – с досадой приговаривает Кокошилов, поднимая парнишку все выше.
Тот пытается ухватиться правой рукой за плечо своего старшего. Левой он держится за грудь. Сквозь пальцы ладони сочится темно-красная кровь. Она, словно вода из родника, туго льется из глубокой раны, проделанной в груди осколком гранаты.
– Потерпи, браток, потерпи… Ах ты, незадача какая… – причитает Кокошилов, подтягивая раненого прочь из рва.
Из ближайшей к пулеметчикам воронки на помощь к им бросаются Капустин и Чаплыгин. Они подхватывают задыхающегося Безбородько и, держа под мышки с обеих сторон, волокут в укрытие.
Сзади, пятясь почти бегом, в сторону врага посылает короткие очереди Кокошилов.
Парня втаскивают в воронку, из которой по немцам ведут огонь Аникин и боец из отделения Латаного, один из новичков, фамилию которого Андрей никак не может вспомнить.
Безбородько уже не дышит. Его окровавленная рука так и застыла, прижатая к развороченной осколком груди. Кокошилов, бросая пулемет на дно воронки, склоняется над погибшим. Он молчит несколько секунд, и взгляд его стекленеет, делаясь отсутствующим, но потом вдруг резко словно включается.
– Гады… гады… гады… – как заведенный повторяет Кокошилов.
Он подхватывает пулемет с земли и, выставив его на сошках на край воронки, начинает опустошать длинную, только что начатую пулеметную ленту. Все это время он что-то приговаривает, но из-за оглушительного грохота, издаваемого пулеметом, ничего нельзя разобрать.
XXV
Позиционная перестрелка между отбившими ров гитлеровцами и штрафниками, которые залегли в воронках в виду здания МВД, продолжалась еще около часа. Начало светать. Все это время с момента начала вылазки пролетело для Аникина, как несколько минут. Немцы не давали ни минуты передышки, стремясь во что бы то ни стало выкурить штрафников с площади.
Израсходовав патроны в своем ППШ, Андрей отыскал в вещмешке запасной барабан. Заправленный под завязку, он увесисто ощущался в ладони по сравнению с опустевшим, израсходованным, который Андрей только что вынул из автомата.
– Товарищ командир… – вдруг окликнул его залегший рядом Чаплыгин.
– Чего тебе? – отозвался Аникин, прищелкивая барабан и перезаряжая затвор.
– Слышите? – затаив дыхание, спросил боец.
– Чего я должен слышать?.. – переспросил Аникин.
Развернувшись на живот, подгребая ногами, Андрей на локтях осторожно подобрался к краю воронки.
Оглянувшись, Аникин всмотрелся в фасадную стену «дома Гиммлера». Зияющая черными проемами, из которых валили жирные клубы копоти, изувеченная снарядами и минами, она все четче проступала в сером окоеме светлеющего сквозь стойкую пелену дыма предутреннего неба. И тут Андрей вдруг понял, что изменилось.
Огромный, серый, с черными подпалинами гари и копоти куб молчал. От его дымящихся стен во все стороны расходились волны тишины. Это могло означать только одно: отчаянное сопротивление обороны здания МВД сломлено. Нескончаемый ад ожесточенного боя за «дом Гиммлера» закончился.
XXVI
Из черного проема окна на первом этаже высунулась грязно-серая фигурка. Перекатившись через подоконник, она, пригибаясь, заспешила в сторону воронок.
Последние метров десять до ближайшей воронки посланец преодолевал на брюхе под пулями, сыплющимися на него со стороны рва. Бойца втащили в ближайшее укрытие, а спустя несколько минут, сбив огнем прикрытия, обеспечили его перемещение в воронку, где находился командир взвода.
– Товарищ старший лейтенант!.. – с ходу в запале обратился посланец.
Аникин с трудом узнал в нем Милютина. Лицо его было покрыто копотью и белой пылью от известки. Белыми разводами и полосами был испачкан спереди знаменитый шушун бойца, а также колени и голенища сапог. Схожий внешний вид имели практически все остальные штрафники – результат ползания на животе по земле, сплошь покрытой толстым слоем известковой пыли.
Сбивчивым тоном Милютин подтвердил догадку Аникина. К утру солдаты стрелкового батальона завершили зачистку здания МВД. Гитлеровцы оказались зажаты в техническом помещении над шестым этажом.
Они совершенно обезумели от стрельбы и выпитого спиртного. Сначала эта горстка эсэсовцев вела себя как истинные рыцари рейха, готовые умереть ради тысячелетней империи и своего фюрера, горланили солдатские песни и выкрикивали фашистские лозунги. Но потом, когда командир стрелкового взвода предложил им сдаться, рыцари неожиданно быстро, словно боясь, что русские передумают, выбросили на лестничный пролет кусок белой тряпки.
В этот момент со стороны моста Мольтке к зданию МВД прибыл еще один стрелковый батальон. Подразделения пехотинцев, отбив контратаки гитлеровцев на северном берегу, пересекли мост около часа назад, еще затемно. Часть этих сил в составе стрелкового батальона заняла первый этаж «дома Гиммлера», расположившись рядом с позициями штрафного взвода.