Штрафники против гитлеровского спецназа. Операция «Черный туман»
Шрифт:
– Ничего у тебя с отпуском не получится.
– Это ж почему?
– А потому, что на днях начнется наступление. Все отпуска уже отменили. Еще неделю назад. Я в штабе дивизии был, там у меня землячок служит в батальоне связи. Так что накрылся твой отпуск, Воронцов. Проси очередное звание. Глядишь, батальон дадут.
– Пошел
– Нет, это ты зря. Будешь на капэ сидеть, на немца в стереотрубу смотреть. Опять же, не придется по лесу бегать в последних сапогах… Подругу себе заведешь из санитарного взвода. Совсем другая жизнь!
Они засмеялись.
Лодка мягко налезла широким утиным носом на песчаный берег. Воронцов встал и в мутном мареве рассвета, приглушенного густым болотным туманом, увидел старшину медицинской службы Веретеницыну. Иванок тоже узнал ее, посмотрел на Воронцова и сказал:
– Не нравится она мне. Наглая.
– Она лучший в батальоне санинструктор. Понял? Иди, ищи свою винтовку. А то славяне махнут не глядя.
– Мою не махнут. Ее весь полк знает. – И Иванок снова с неприязнью взглянул на Веретеницыну. – Только не вздумай с ней сейчас обниматься на радостях. А то я все Зинке отпишу. Понял?
– Тогда давай хотя бы с тобой обнимемся. На радостях.
– Да ну тебя. Мне еще винтовку искать…
Сержанты уже построили сводный взвод на берегу. Воронцов осмотрел строй, спросил:
– Численко не вышел?
– Нет, товарищ старший лейтенант. Группа капитана Омельченко вышла в полном составе. Они уже на торфянике. Отдыхают.
Значит, Численко все же добрался до минометной батареи, с горечью подумал он. Надо предупредить здешнего командира роты, что на этом участке, возможно, будет выходить отставшая группа в количестве четырех человек.
Взводу он скомандовал направо и – шагом марш. Веретеницына догнала его, когда
– Старшего лейтенанта Нелюбина отправили в медсанбат первой же подводой, – сказала она.
– Спасибо, Глаша. Спасибо тебе, сестрица.
Веретеницына прикусила губу и долго шла молча, видать, что-то снова себе придумывая.
Бойцы вполголоса переговаривались. Он разрешил закурить. И задымило его воинство невесть откуда взявшейся махоркой. Ведь еще на том берегу сшибали друг у друга «сорок». А теперь курили вольно, попыхивали толстенными «торпедами», как после приезда старшины. Ворчали по поводу того, что не прислали за ними ни машины, ни подвод, что назад приходится топать пешком. Да еще на голодный желудок.
Воронцов слушал эти обычные солдатские сетования и устало смотрел в поле, которое неожиданно открылось впереди вместе с приплюснутым багровым диском восходящего солнца. Он и сам представлял их возвращение иначе. Дело сделано. Донесения уже пошли по команде. В штабах майоры и полковники читают машинописные страницы и удовлетворенно кивают головами. Убитых не вернуть. Они будут значиться в самом конце донесений одной скупой цифрой. На войне как на войне. Раненых спасут врачи. А они, живые…
Они шагают по утреннему полю, и раннее июньское солнце напекает им левое ухо. О чем они думают? О доме? О женах и невестах?
Воронцов смотрел на спины своих солдат, на стриженые затылки. Те, кто помоложе, уже улыбались и посмеивались над усталостью «бород», как они называли пожилых бойцов. А пожилые посмеивались над молодыми и втайне обдумывали те радостные слова, которые сегодня они отпишут своим родным.