Штрафники против «Тигров»
Шрифт:
— Вперед! Чего вы зарылись в эту грязь, как свиньи?! — раздался позади крик унтерфельдфебеля Барта.
Командир отделения тоже срывал голос. Он пытался поднять солдат в атаку силой своих голосовых связок. На занятиях строевой подготовкой его безжалостные, резкие выкрики имели свою силу воздействия, будто кнутом стегая марширующее отделение. Но здесь, среди летящих осколков, свистящих пуль и орудийного грохота, его корчи были похожи на натужный визг некормленого младенца.
Никто и не подумал принять обидное сравнение со свиньей на свой счет и броситься в атаку, чтобы искупить его геройским поступком. Несколько секунд назад «тигр», прикрывавший их наступление, накрыл снаряд, выпущенный из тяжелого танка русских. Мощнейший взрыв потряс не только бронированную
И герр гауптман, с колес отправляя их в бой, в очередной раз не сдержал своих надменно-высокомерных пассажей.
— Парни, вы видите, какая мощь дана вам в подмогу!.. — вещал он, напутствуя их на битву. — Мы вышвырнем с высоты горстку этих головорезов, как слепых котят.
Теперь русские танки, и тяжелые, и средние, при поддержке пехоты были намерены превратить в кошачий паштет и их роту, и всю тяжелую бронетехнику, предпринявшую попытку отбить высоту у чертовых русских. И похоже, сомнений в том, что русские это намерение выполнят, не оставалось ни у них, ни у тех, кто пытался зарыться все глубже в проклятую грязь у подножия трижды проклятой высоты.
III
О том, что русские штрафники захватили стратегическую высоту на подступах к Сокалю, в роте узнали рано утром. Они трое суток готовили резервную линию обороны на окраине Кристинополя, заштатного городишки у самого побережья Западного Буга. Рыли траншеи, таскали бревна, строили блиндажи и пункты управления, укрепляли пулеметные гнезда.
Еду подвозили из рук вон плохо, и командир взвода, лейтенант Тильхейм, снарядил троих добровольцев в город, раздобыть провизию. Вернее, они сами вызвались. Уговорами упросили взводного. Тот пошел на попятный, но с крайней неохотой, ведь это было негласное нарушение приказа ротного, гауптмана Шефера. Гефрайтер Краузе, один из добровольцев, с которым Отто подружился во взводе, подбивал его пойти вместе с ними. Но Отто отказался…
Он получил письмо от Хельги, и ему хотелось выкроить минутку, чтобы побыть одному, снова и снова вчитываясь в ее почерк при свете фонарика. Отто, заранее готовясь к ночному чтению, специально для этого выпросил у оберфельдфебеля Коха батарейки для фонарика. Выпросить что-либо у командира отделения ротного обеспечения Хайнца Коха было практически невозможно. Вообще, этот грузный скупердяй, страдавший одышкой, еще больше страдал хронической жадностью.
Чего стоила одна кормежка в роте. Дела с нею обстояли худо. Пищу доставляли с перебоями, остывшую и невкусную. По авторитетным отзывам сослуживцев, вина за это целиком ложилась на покатые, мясистые плечи оберфельдфебеля Коха. Складывалось такое впечатление, что главной своей задачей герр оберфельдфебель считал обеспечение кормом лошадей тыловых отделений роты и, конечно же, в первую очередь, — вороного жеребца герра гауптмана. На почве лошадей они и ладили. Ходили слухи, что до войны Кох служил конюхом в родовом поместье одной из знатных немецких фамилий.
IV
Впрочем, судя по всему, на манерах оберфельдфебеля Коха довоенный житейский опыт никак не отразился. Выслушав накануне вечером просьбу Хагена, он тут же послал его подальше, заявив, что никаких батареек нет и в помине ни у него, ни в повозках для имущества.
Но так просто от Отто было не отделаться. Он привел железобетонный довод: батарейки в его фонарике сели, а это ставит под угрозу выполнение приказа герра гауптмана. Причем боевого приказа… У ротного Шефера было два «пунктика», за неисполнение которых любому его подчиненному грозило жестокое и немедленное наказание, независимо от чина и воинской должности.
Шефер не терпел ни малейшего пренебрежения в части того, что касалось строевой и боевой подготовки подчиненных ему солдат и офицеров. Личный состав отдельной стрелковой роты Шефера стонал от бесконечных занятий по строевой, которые начинались
То же касалось и бесконечных стрельб, занятий по уходу за оружием. Тыловики должны были расшибиться в кровь, но обеспечить освоение боевой подготовки в должной мере. Изнуренного копанием стрелка могли накормить кашей с червивым мясом, но боекомплект патронов для учебных стрельб у него должен быть в полном порядке. Такова была установка Шефера, и воплощалась она беспрекословно.
V
Отто прекрасно знал об этом негласном законе и применил его в своих целях против конюха Коха. В своем взводе он был ответственным за гелиосвязь. В кармане его кителя всегда лежали зеркальце и фонарик для того, чтобы, в случае необходимости, передать информацию на расстояние с помощью сигналов азбуки Морзе. Такой довод подействовал на оберфельдфебеля, как кумулятивный снаряд на броню. Кряхтя, отдуваясь и ругаясь на чем свет стоит, герр Конюх отправился к обозным телегам. Отто он приказал ждать возле окопов, точно боялся, что тот увидит накопленные оберфельдфебелем сокровища. О них в роте ходили самые фантастические слухи. Одни говорили, что он возит в своем обозе ящик из-под снарядов, полный золотых слитков, другие — что его вещмешки набиты мешочками меньших размеров, в которых хранятся граненые бриллианты и драгоценности. Впрочем, все рассказчики сходились в одном, утверждая, что сокровища достались Коху по счастливой случайности в одном из городов Белоруссии, после удачной ликвидации семьи еврея-ювелира.
Вместо бриллиантов и слитков оберфельдфебель принес Хагену батарейки, но для Отто они казались драгоценнее любого золота мира. Не-ет, он ни за что не променяет общение с Хельгой на глупую вылазку в город, пусть даже за компанию с весельчаком Краузе. Этот малый был везуч по части женского пола и умудрялся знакомиться с девушками даже в самых неподходящих для этого местах. Хотя на войне все места были для этого неподходящими…
В город за провизией Отто не пошел еще по одной причине, не менее для него веской. В душе Отто все время гнездился страх, что его опять упекут в штрафное подразделение. Прошло уже несколько месяцев после того, как Отто Хаген чудом вырвался из 500-го штрафного батальона, а его все не покидало ощущение, что он ступает по минному полю и в любой момент его может разнести в клочья.
VI
Командир взвода лейтенант Тельхейм отпустил заготовителей еды при одном условии: если они попадутся патрулю, расхлебывать кашу будут сами. Так и случилось. Возвращаясь, гуляки нарвались на полевую жандармерию и были доставлены в комендатуру. Разбирательство о самовольщиках, «грубо нарушивших приказ гауптмана Шефера», было отложено до утра и пахло отправкой под трибунал.
Отто не спалось, он, подсвечивая себе фонариком, все перечитывал письмо, полученное от Хельги. На душе у него было неспокойно. В письме она вскользь упоминала о бомбардировках, которым подвергается город почти каждый день. Половина строк в письме тщательно вымарана фиолетовыми чернилами. Рука какого-нибудь цензора в офицерском чине. Теперь уже Хаген знал и о том, что письма, которые он получает, прежде всего прочитывал гауптман Шефер, и, может быть, вслух, веселя своих унтер-офицеров.
Этого Отто простить не мог. Каждый раз, когда посыльный из отделения управления приносил в их взвод письма и их раздавал солдатам, Отто наталкивался на его сальную, издевательскую ухмылку. Хагену казалось, что этот ненавистный посыльный уже хватал своими грязными лапами драгоценное письмо от Хельги, общупывал своими сальными глазками строки, написанные ее нежной рукой. И тогда Хагену хотелось выдавить своими пальцами эти сальные, ухмыляющиеся глазки.
Но Отто умел сдерживаться. Война научила его терпеть и ждать. Он понимал, что, если поддастся секундному порыву, потом все будет еще сложнее, а, главное, общение с Хельгой — еще недоступнее.