Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране
Шрифт:
***
Ложь долго не живет. А длительное молчание вправе нарушить только правда. Это плюс известный по прежним работам и, увы, редкий на сегодняшнем телеэкране профессионализм авторов и исполнителей неизбежно заставляют отнестись к работе Николая Досталя и Эдуарда Володарского с высокой степенью уважения, признательности и требовательности. И уже первые серии этого многосерийного фильма свидетельствовали о правомерности наших ожиданий, о гармонии художественных средств сценариста, режиссера, оператора в задаче возвращения привычному словосочетанию «личный состав» его изначального смысла. Даже мимолетные скупые строки автобиографий в сцене прибытия пополнения воссоздают штрихи поколения. Великого поколения, защитившего Родину. Перед нами люди, люди разновеликие, судьбы которых раздроблены
Если выбор Алексея Серебрякова на стержневую роль комбата Твердохлебова или Александра Баширова в качестве картежного «каталы» можно рассматривать как «домашнюю заготовку», изначально обреченную на успех, то образ вора в законе Глымова в исполнении Юрия Степанова — пример совершенно иного режиссерского приема. Мы привыкли, что в предыдущих экранных воплощениях не он, а к нему обращались «гражданин начальник». Казалось бы, логичнее и «физиономистичнее» было бы махнуть их местами с Алексеем Жарковым — комдивом Лыковым. Однако здесь как раз тот случай, когда Ломброзо отдыхает.
С одной стороны, резкая смена амплуа для талантливого актера всегда плодотворна, даже на подсознательном уровне заставляет отбросить ранее наработанные, как бы сами по себе возникающие черты. Он не просто «выживает» в непривычном для себя образе, но создает уникальный, что называется, штучный творческий продукт. Исконное степановское добродушие под коростой рецидивиста дает ту самую глубину образа, объемность натуры. Крупные планы, которыми в течение всего фильма ярко и умело пользуется оператор, позволяют увидеть и блатную отчужденность взгляда, когда в рукопашной Глымов закалывает фрица финкой, и едва подавляемую боль в момент вынужденного расстрела бегущего с передовой своего бойца, и влажную оттепель души, неожиданно обретшей любимого человека, и неведомый доселе страх потери от признания «Вор я. Вор в законе». На что, кстати, следует блестящая реакция русской женщины, с милой непосредственностью сыгранной Полиной Кутеповой: «Миленький ты мой, как же тебя так угораздило?»
А с другой — просматривается и косвенная характеристика эпохи, в которой врожденные качества лидера приносят одному погоны золотые, а другому — кличку «погоняло». А как эпоха переменится?..
Тема штрафбата, конечно, рождает не только мотивы трудного единения людей, еще недавно на воле и в неволе числящих себя по разным статьям, обретения смысла жизни и смысла смерти. Сквозь весь фильм, сквозь страшные эпизоды войны, в которых некоторые могут узреть излишнюю натуралистичность, проходит тема ценности человека. Ее носителем является едва ли каждый красноармеец и командир. И в действительности были командиры, отказывавшиеся вести своих солдат на верную и бессмысленную гибель, не боявшиеся трибунала, штрафбата и расстрела. Многие аналоги эпизодов фильма теперь мы можем узнать из открывшихся архивов НКВД. Генерал Лыков, уважая жесткий рапорт комбата с просьбой отстранения от должности, в сердцах произносит: «У меня под Сталинградом почти полк полег. Так что, я теперь стреляться должен?!»
Совпадением мы называем то, чего не можем объяснить. В те же дни, в то же время по каналу REN TV шли серии документального фильма «Чеченский капкан». Если бы кто-то вдруг после хриплой фразы комбата Твердохлебова «Нет больше батальона, товарищ генерал» переключил кнопку, то страшным полувековым эхом услышал бы: «Нет больше бригады...» Любые художественные кадры меркнут перед реальными съемками боев в Грозном, пейзажи новейшей истории куда как жестче. Та же лампасная боязнь доложить правду Верховному. Но ни рапортов об отставке, ни высокопоставленных покаянных лиц. Штрафбат кровью искупал свою вину перед Родиной. Чью вину искупали недавние новобранцы? Придет время, и нам расскажут об этом в художественном сериале?
Но вернемся на канал «Россия». Набравший мощный разбег фильм вдруг с каждой серией начал заметно терять свой накал, выглядеть, как бегун, то ли не рассчитавший дистанцию, то ли на середине ее задумавший уйти в многоборцы. Все больше и больше стало появляться параллельных, почти вставных эпизодов, линий, по стилистике, а порой и жанру выпадающих из общего рисунка. Авторам
ще искусственной сцены политдискуссии на печке между боями двух штрафников, бывших партийцев. Появился власовец, который в гитлеровском плену участвовал в расстреле Твердохлебова, и теперь, попав уже к нашим, языком Валерии Новодворской излагает своей несостоявшейся жертве всю ненависть к «коммунякам». И Твердохлебов на прощание дает ему свое табельное оружие с одним патроном, прекрасно понимая, что этот последний патрон должен убить их обоих. Ибо образ особистов в фильме заслуженно однозначен. Только вот звания генерала госбезопасности не было — у них и звания были особые — старший майор, комиссар 3-го ранга...
А если взять еще один долгий вставной мотив — кровавых стычек бывшего студента Цукермана и антисемита капитана Бредунова, то последнему это едва ли сошло бы с рук — уж что-что, а факты антисемитизма занимали немалое место в рапортах всесильному заместителю начальника управления особых отделов НКВД Соломону Рафаиловичу Мильштейну. Впрочем, я не исключаю, что фамилией капитана сценарист сам сигнализировал об определенной несерьезности этой истории.
Есть в фильме и сюжет об изнасилованной одним из штрафников и затем повесившейся девушке. Его необязательность наводит на мысль о неких, я бы даже не сказал законах, скорее понятиях, укоренившихся в нашем телесериале. К ним, в частности, относится постоянная подпитка действия примелькавшимися зрителю лицами. История с девушкой явила нам в качестве ее деда Льва Борисова, как бы на перевоспитание попавшего из «Бандитского Петербурга» в «Штрафбат». Эту мысль укрепило последующее явление Дмитрия Назарова в качестве священника отца Михаила, взявшего в руки и винтовку, и гитару. Но и тут, в общем, нечего добавить к уже прозвучавшему в самом фильме вопросу: «Ты с неба, что ль, свалился, святой отец?» Отец Михаил — сын убитого красными священника, белогвардеец. Через него как бы показывается непримиримый конфликт сталинизма с церковью. Он становится одним из поводов нового ареста Твердохлебова. Но именно во время войны линия партии по этому вопросу была изменена.
И актеры-то все хорошие. И аргумент, что все подобное бывало, предвижу. Но все-таки авторам стоило задуматься, почему Лев Толстой не объединил «Войну и мир», «Анну Каренину» и «Отца Сергия» в один роман. Он счел это невозможным не только потому, что в 1812 году не было железной дороги. И кинокамера все же не кунсткамера.
Претензии к сериалу есть. Но надо отдать должное, эта работа по профессиональному уровню выше многих предшествующих и соседствующих. Она вселяет надежду, что этот фильм не только о прошлом, не только о войне, но и о нашем телевидении, вволю нагулявшемся по «малинам», «хазам» и «стрелкам» и в суровый час возвращающемся к нормальным людям. О необходимости прорыва. Видимо, и сегодня здесь не обойтись без «Штрафбата».
Алексей Бархатов, «Литературная газета», 2004, 6—12 октября
***
Одиннадцатисерийный фильм Николая Досталя собран из эпизодов, обкатанных на обоих флангах нашей перевоеванной в литературе и искусстве войны. С одной стороны — «Освобождение», оперативные и стратегические идеи Симонова, неунывающий на этом свете Теркин... С другой стороны — «Архипелаг Гулаг», особисты, зэки, «Смерш» и «Теркин на том свете».
Как примирить эти края? Там поют «Мурку» и вспоминают одесский кичман, здесь поют «Вставай, страна огромная» и вспоминают итога голосования на XVII партсъезде. И все сбиты в одну колонну. Штрафной батальон.
Интересно, что социальные роли высвечиваются и фиксируются не столько через анкеты и статьи (статьи Кодекса и сроки отсидки), сколько через мгновенный взгляд, по которому видно, кто есть кто. Вот шулер, а вот бывший парторг, а вот пахан, вор в законе, а вот бывший кадровый командир. Все бывшие, все должны возвратить себе характеристики. Потому что они — врожденные, эти характеристики, они вытекают из характеров. Фатально.
— Кто согласен идти на фронт? В Красную Армию!
Вариант: кто согласен идти в Русскую Освободительную армию — к Власову?