Штрихи к портрету чемпиона

Туров Борис

Результаты «находки» превзошли все ожидания. Один за другим завоевывает он первые призы на крупных международных турнирах. Восторженную оценку получил его триумф в Баден-Бадене. «Его победа в этом большом и чрезвычайно сильном по составу турнире, — писал гроссмейстер Тарраш, — должна быть отнесена к числу наиболее блестящих, которые когда-либо были одержаны, и они доказывают, что у Алехина есть все основания для борьбы за мировое первенство…» А вот мнение другого гроссмейстера Тартаковера: «Шахматному миру, напряженно следившему за этим чудным полетом на полюс шахматной славы, мы думаем следующей формулировкой облегчить напрашивающееся сравнение успехов Алехина с обоими чемпионами мира: у Капабланки титул,

у Ласкера результаты, но только у Алехина стиль настоящего чемпиона мира!»

Но и после этого вопрос о финансовом обеспечении матча с Капабланкой оставался открытым. И вот тут Алехин, которого недаром называли гением шахматной комбинации, призывает на помощь свою уникальную способность к комбинаторике. Раз турнирных побед недостаточно, чтобы заставить кого-то раскошелиться, нужно чем-то поразить. Наиболее благодатная почва для этого, по его мнению, — Латинская Америка с ее темпераментными болельщиками. Да, он знает, что большинство там — поклонники Капабланки. Ну и что?

И Алехин отправляется в многомесячное турне на Американский континент; отправляется не для того, чтобы развеять чары чемпиона мира — на это надежд было мало, — а чтобы показать, что он достойный претендент, что он способен оказать сопротивление «непревзойденному» Капабланке. Он гарантирует: предстоит очень интересный спектакль. Перед отъездом на Американский континент Алехин устанавливает новый мировой рекорд в игре, не глядя на доску — сразу против 28 противников.

Какими шахматными «аттракционами» Алехин покорил правительство Аргентины, сказать трудно. Во всяком случае, осенью 1926 года оно официально объявило, что берет на себя все расходы, связанные с матчем на первенство мира между Алехиным и Капабланкой. Да, оно надеется, что спектакль будет увлекательным. Риск в конце концов не такой уже большой: львиная доля призового фонда наверняка достанется Капабланке, а оказать кумиру латиноамериканских любителей шахмат финансовую поддержку, если даже он в ней особо не нуждается, дело благородное. Возможно, были и другие мотивы, подтолкнувшие аргентинское правительство на такой шаг, но так или иначе вопрос о матче был решен: он должен начаться в сентябре 1927 года. Соперникам оставался год для подготовки.

V

Так сколько же лет он шел к этому матчу? Пять, десять? Нет, с тех пор как научился играть. Не его вина, что судьбе угодно было распорядиться именно так. Какие только сюрпризы она ему не преподносила! Капабланка тоже внес свою лепту.

Странная вещь: с тех пор как он впервые встретился с кубинским шахматистом, у него к нему не то что неприязнь (это появится позже), а какая-то ревность. Уж очень все легко получалось у будущего чемпиона мира. Первый крупный международный турнир, и сразу же блестящая победа. Потом серия не менее впечатляющих успехов.

Повезло и с матчем на мировое первенство. Его соперником был стареющий Ласкер. Причем, намеренно или нет, во время переговоров он довел великого шахматного мудреца, просидевшего на шахматном троне более четверти века, до такого состояния, что тот был готов без борьбы отказаться от звания чемпиона мира. Слава богу, общественность этого не допустила, и Ласкер все же сел за шахматный столик в 30-градусную жару при невероятно большой влажности. Для 53-летнего шахматиста это оказалось невыносимым…

А разве было мало примеров, когда кубинцу при его огромном таланте еще и везло. «Фортуната гарсона»— везунчик, и только. Алехин считал, что в лице Капабланки была нарушена высшая справедливость.

К матчу с Алехиным чемпион мира и не думал готовиться. Кое-что посмотрит, чтобы совесть была чиста. Он вообще никогда не готовится ни к турнирам, ни тем более к отдельным шахматистам. Конечно, Алехин— не какой-нибудь гроссмейстер. Второго такого дебютного

эрудита сегодня нет. А какая фантазия, как комбинирует! С ним всегда нужно держать ухо востро. Если уж русскому удается получить свою игру, противнику можно не позавидовать. А вот с ним, Капабланкой, у претендента не очень получается. Они знакомы почти пятнадцать лет, многократно встречались за шахматной доске и, и только считанные разы Алехину удалось сделать ничью. А разве недавний нью-йоркский турнир не подтвердил, что ему, Капабланке, пока в шахматах равных нет. Он уверен, что и на этот раз Каисса будет к нему благосклонна. Нужно ли серьезно готовиться?

Автор этих строк не берется утверждать, что именно таким был ход мыслей Капабланки накануне матча. Но то, что, убаюканный прошлыми победами и все еще продолжающий купаться в лучах славы, кубинский гроссмейстер был уверен в успехе, сомневаться не приходится.

Надеялся на успех и Алехин, хотя сознавал, что ему придется иметь дело с действительно сильным противником, чье имя окружено ореолом непобедимости. Какие только эпитеты не приклеивали кубинцу: «человек-машина», «шахматный автомат» и многое другое в этом роде. Правда, за всем этим нагромождением восторженных оценок не заметили главного, что кажущаяся легкость порой граничит у него с легковесностью и даже беспечностью.

Да, был период, когда Капабланка-шахматист, именно шахматист, вызывал восхищение: потрясающая интуиция, невероятное чувство опасности. А сколько в партиях кубинца было выдумки, фантазии. Он тогда казался вершиной комбинационного мастерства. Но то был ранний Капабланка, не обремененный званием чемпиона мира. Но став им, на первый план он выдвинул рационализм. Комбинировать — значит рисковать. Не проще ли изменить манеру игры, перейти на позиционные рельсы, при случае даже в глухую защиту, делая ставку на свою филигранную эндшпильную технику. Пусть партии станут бледнее, в них будет меньше эффектных комбинаций, но зато так спокойнее. Тем более что подобная тактика практически не сказывалась на результатах: за тот период, что он был чемпионом мира (1921–1927), потерпел всего лишь три поражения.

Такое перерождение Алехин считал изменой шахматному искусству. Этого он никому простить не мог. И еще он злился на Капабланку за то, что тот придумал теорию «ничейной смерти» шахмат. Чепуха какая-то! О какой смерти может идти речь, если шахматы неисчерпаемы…

Пренебрежительного отношения к подготовке Алехин позволить себе не мог. Он всегда ее считал одним из основных элементов успеха. А на сей раз слишком велика была ставка, чтобы в последний момент разрушить то, на что ушли многие годы упорного труда, беспрестанного поиска. Десятки турниров, сотни партий, бессонные ночи в погоне за шахматной истиной, когда постепенно попадаешь в пучину бесчисленных вариантов и не знаешь, как оттуда выбраться, и, обессиленный, прекращаешь поиск призрака-истины.

Он не имеет права упустить свой шанс. К главному экзамену жизни он обязан прийти во всеоружии. Кто знает, может, другой такой возможности у него не будет. Не использовали же своего шанса такие гиганты, как Тарраш, Рубинштейн, Нимцович. Каждому большому шахматисту отпущен свой час, и в том состоит искусство, чтобы не опоздать.

Времени на подготовку, конечно, мало. Но он последние годы беспрестанно работал над своим совершенствованием. Главное, добиться гармонии, той высшей гармонии, которая отличала в лучшие годы творчество Стейница, Чигорина, Ласкера, Капабланку. Да, да, Капабланку. Он не имеет права быть необъективным. Одинаково опасно недооценить противника и переоценить его. Это он давно усвоил. Еще к одному выводу он пришел: нельзя рассчитывать на успех, не изучив слабых и сильных сторон как у самого себя, так и у соперника. Уж кого-кого, а Капабланку он изучил вдоль и поперек.