Штучка
Шрифт:
— Милая…
Под зажмуренными веками плясали разноцветные солнечные зайчики. Кажется… Кажется, это было одновременно. По крайней мере Егор дорабатывать не стал, да и сейчас тяжело дышал, навалившись на Таньку всем своим весом, а внутри Таньки тихонько подрагивал, слабея, его член.
Егор был горячий, усталый, вспотевший. Соленый на вкус — и такой вкусный, Танька век бы губами от его кожи не отрывалась. Танькино тело дрожало, вздрагивало, как у загнанной, упавшей лошади. Заездил, блин… Жокей. Но как же хорошо, как же потрясающе, она и не думала, что сможет так — лежать, не в силах шевелиться. С трудом находя в
Под ладонями была кожа Егора, на губах — его губы. Егор уже исцеловал все ее лицо, он прижимался к ней так крепко, как никогда раньше. Будто и микрометра воздуха между их телами ощущать не желает. Он мог в нее нечаянным образом врасти, и ведь не слабели его объятия, ни капельки. Ни на один чертов ньютон. Боже, как это прогревало. Неужели ее мог так обнимать — он. Он!
— Солнышко… — тихий отрывистый шепот Егора будто поцеловал в губы Танькину душу. — Никуда больше от меня не сбежишь… Не пущу. Не дам!
— Да никуда я от тебя не денусь. — прошептала Танька, — никуда, Васнецов. Ни-ку-да!
Подводный камень
— Работа, работа, перейди на Федота, — тихо пробормотал Егор, сваливаясь с Таньки на простыню.
Из одежды на нем были только чертовы часы, и, глянув на них, он недовольно скривился.
— Опаздываешь? — тихо шепнула Танька, и Егор негромко вздохнул, прижимая ее к себе.
— Слегка, — пожал плечами, поцеловал рядом с ухом, недовольно ворча, встал.
Таньке вставать не хотелось. Вообще, как так вышло? Обычно же мужчина не должен после секса вставать с постели, а дамочка вроде как могла скакать как стрекоза, почему у них наоборот? Почему она сейчас хотела только обняться с этим чертовым одеялом, просто потому что телу было слишком хорошо, оно не желало шевелиться.
Одевался Егор как в армии — быстро, четкими выверенными движениями. Сел рядом с Танькой, съежившейся в клубок, пытающейся удержать в теле последнее эхо удовольствия после утренней нахлобучки, забрался теплыми ласковыми пальцами в волосы.
— Тань, постарайся не опоздать сегодня к врачу, хорошо? Не бери с меня пример.
— Угу, — Танька уткнулась носом в его ладонь, попыталась вдохнуть больше его запаха, чтобы запастись впрок.
По губам Егора пробежала мягкая улыбка. Он вообще в последнее время был непривычно умиротворенный. Даже почти Таньку не подкалывал. Танька даже пару раз спросила — точно ли она его не отравила. А то было у Таньки подозрение, что это так аллергия на ее борщ проступала. А если не на борщ — то на рататуй. С экспериментальной кулинарией нужно было завязывать, кажется, все-таки таланты Таньки заканчивались на схемотехнике…
— Ты же доберешься до врача сама? — спокойно спросил Егор, поднимаясь, и Танька очень волевым усилием перекатилась на кровати на другой бок, увидев, как Егор уже подхватывает свой рабочий дипломат и явно готовясь к выходу.
— А… — Танька хотела было вскочить с кровати, чтоб Егора проводить, но стоило резко сесть, как голова закружилась. Да, от сотрясения она еще не оправилась, чтобы там ни говорил невролог, отмечая хорошую динамику Танькиного восстановления.
— Не
— Ага, — выдохнула Танька, стекая обратно на кровать.
Предложение отдохнуть было как никогда в тему. Честно говоря, Танька до сих пор никак не могла оправиться от сотрясения. Таблетки уже были сведены к минимуму, но как следствие — с приступами головокружения приходилось справляться самой. Спать начало хотеться чаще и дольше. И Таньку это беспокоило, она даже записалась к неврологу на консультацию раньше срока.
«До вечера».
Вечером Егор уезжал. И эти четыре дня его командировки по внеуниверситетской работе грозили затянуться и показаться гораздо длиннее, чем эти три недели после их примирения. Теплые, спокойные — и такие неумолимо горячие три недели, каждый день из которых Таньке хотелось записывать чуть ли не посекундно, настолько они были отличные. Даже экзамены прошли как-то ужасно незаметно.
И как назло день промотался настолько быстро, что Танька его возненавидела. Кажется, все желало, чтобы Танька поскорее проводила Егора до аэропорта и осталась на четыре дня в охренительно отвратительном одиночестве.
Даже чертова очередь к неврологу, в которой быстрее, чем свидания с врачом, можно было дождаться апокалипсиса, — и та хоп, и закончилась.
Невролог, к слову, не порадовался Танькиным жалобам, выписал кучу направлений, сказал «лучше бы обошлось без осложнений» и послал офигевшую и расстроенную этим его заявлением Таньку разбираться в этой куче бумажек. А потом позвонили из деканата. И спросили, а почему зачетки Локаловой нет среди зачеток отличников, уже сданных для проверки и подписи куратора их курса?
Танька офигев, уточнила, что у нее вообще-то нет оценки по схемотехнике, на что Ольга Валерьевна взвилась, что вот такой-то безответственности она от старосты курса не ожидала. В ведомости же стояла «отлично», почему в зачетке-то нет?
— Давайте поживее к Оксане Леонидовне, проставляйтесь и несите мне зачетку! — сердито велела завкафедры, а Танька все, что и смогла выродить на свет — «Хорошо, сейчас». Она вообще и думать забыла про ту оценку, из-за которой у них с Егором вышла ссора. Как-то сыграла против нее привычка воспринимать экзамены как взятые вершины и забывать про оценки сразу после получения. Только со схемотехникой взятой вершиной оказался сам Егор.
Пришлось-таки стартовать в университет и, недовольно морщась от мигрени, носиться по трем этажам в поисках Ардовой.
Нашла. В аудитории, на финальной консультации по магистерской диссертации.
— Подождите, Татьяна, я сейчас, — Ардова махнула Таньке ладонью и снова ушла в обсуждение предстоящей предзащиты.
«Сейчас» настало, увы, только через двадцать минут, и Танька, честно говоря, жутко бесилась от этого бессмысленного ожидания. Ей в принципе сейчас в компании Ардовой было находиться не очень-то приятно, после случившегося скандала. Но нужно было отстраниться от личного, нужно было установить дистанцию «студентка-преподаватель» и не отклониться от нее ни на шаг. В этом плане время ожидания, конечно, сыграло на руку, и когда непутевый, отчитанный Ардовой магистрант наконец сбежал торопливо дотягивать диссертацию до пригодного к защите уровню, Танька уже держала себя в руках.