Штурман дальнего плавания
Шрифт:
То, что я увидел, показалось мне кошмаром. «Орион» зарылся в воду по самую рубку. Кругом плясали мохнатые, с шипящими гребнями валы. Они то бежали за корму, то с ревом обрушивались на судно. Ветер свистел в снастях и вантах. В ушах стоял отвратительный тягучий звон.
Я захлопнул люк, снова лег на койку и закрыл глаза. Огромный шар катился на меня. Сначала он был желтый, потом стал красным, затем распался на маленькие, бесформенные, быстро несущиеся куски. Они влетали ко мне в рот. Меня мутило. Мерзкое чувство тошноты подкатывалось к горлу. Казалось,
«Орион» сильно накренился на правый борт. Теперь бортовой качки уже не ощущалось. Было нечто более страшное. Яхту поднимало и с силой било о грунт. Она содрогалась всем корпусом, дрожала несколько секунд и замирала в ожидании нового удара. Удары повторялись часто. Мне казалось, что при следующем ударе «Орион» развалится на части.
«Гибнем!» — мелькнуло у меня. Я хотел вскочить, но не смог. Сильнейший приступ тошноты бросил меня обратно на койку. Голова кружилась. Еще удар, и яхта перевалилась на левый борт. Ее продолжало бить.
«Ну, сейчас конец! Зачем пошел я в море? — проносились обрывки мыслей у меня в голове. — Как хорошо было дома! На пляже Петропавловки. С мамой. С Ромкой. Сам виноват! Сам хотел! Если только вернемся домой благополучно, на что надежды, кажется, совсем нет, никогда в море больше не пойду…»
Собрав остатки сил, я вылез из койки и, держась руками за переборки, начал пробираться к выходу. В дверях камбуза я столкнулся с Зуевым. По его одежде стекала вода. Глаза зло смотрели на меня.
— Ты что же валяешься?! Аврал! Людей не хватает! Наверх немедленно! «Орион» на мели! — крикнул он и, повернувшись, побежал к выходу.
Я последовал за ним. Морские часы в кают-компании показывали шестнадцать. Значит, «Орион» шел уже семь часов. С трудом я выбрался на палубу.
«Орион» стоял посреди пенящегося моря. Частая зыбь поднимала яхту и ударяла о грунт. Слева виднелся берег. Он был близко. Передние паруса и бизань уже убрали. Люди работали у грота. Волны вкатывались на палубу и обдавали всех потоками холодной воды.
— Давай на грот! — крикнул мне Бакурин, когда заметил мою съежившуюся фигурку.
Шатаясь, я подобрался к грот-мачте. Там мне сразу нашлось дело. Народу не хватало, и каждая пара рук была очень нужна. Все работали быстро, без паники. Я изредка взглядывал на море, но оно уже не казалось мне таким страшным: рядом со мной были люди, товарищи, готовые в любую минуту прийти на помощь; я видел спокойно работающего Пантелейчика, слышал отрывистые и уверенные слова команды Бакурина. Все мысли, наполнявшие мою голову, когда я один лежал в кубрике, — о доме, о том, что больше мне не ходить в море, — постепенно исчезли, и мною овладело одно желание: как можно лучше и скорее выполнить порученную работу. Даже про тошноту я забыл. Присутствие смелых, надежных товарищей придавало мне силы. Обламывая
— Ничего, ребята, не дрейфь! Сейчас будем сниматься!
Он стоял и с тревогой прислушивался к усиливающимся ударам. Но лицо его оставалось спокойным. Он был командиром, и от него сейчас зависела судьба судна и людей. Надо быстро принимать решение. Обстановка была опасной. Если обломится тяжелый свинцовый киль, тогда…
Наконец парус убрали. Крен уменьшился.
— Тузик на воду! — громко скомандовал Бакурин.
— Есть тузик на воду, — ответил боцман таким обычным голосом, как будто и не было вокруг ни обрушивающейся на палубу воды, ни свистящего ветра, ни страшных ударов, сотрясающих все судно.
Бакурин обвел всех нас ясным, твердым взглядом, как бы выбирая людей, и резко приказал:
— Зуев, Пантелейчик, Седов — в шлюпку!
Мы бросились на корму к закрепленной там шлюпке. Через несколько минут тузик уже качался на волнах. Седов, Зуев и Пантелейчик прыгнули в него. Им подали якорь с прикрепленным к нему стальным тросом, и они погребли в море. Я уже давно забыл про свой страх, но сейчас он охватил меня снова, — уже не за себя, а за товарищей, сидевших в шлюпке. Ветер дул с берега, и потому тузик легко шел в нужном направлении, ныряя на волнах.
— Обратно тяжело им будет выгребать. Ну да ничего, выгребут, ребята сильные, — озабоченно проговорил Лев Васильевич, смотря на удалявшуюся шлюпку.
Якорь завели далеко. На всю длину троса. Тузик возвращался. С замиранием сердца мы следили за ним. Он то взлетал на гребень волны, то проваливался куда-то и скрывался из глаз. Мы начали шпилем выбирать трос от заведенного якоря. Но сил не хватало. Наконец шлюпка подошла к борту. Ребята поднялись на палубу. Они были мокрые с ног до головы.
— Молодцы! — облегченно сказал Бакурин. — Сейчас снимемся. Давайте на шпиль!
Все навалились на шпиль, трос натянулся, и мы услышали радостный голос Зуева:
— Пошел!..
«Орион» сошел с мели. Очевидно, он сидел не очень плотно. Мы начали ставить паруса. Бакурин посмотрел на небо. Впереди на горизонте оно совсем почернело. Ветер крепчал.
— Вот что, товарищи, придется поворачивать обратно. На якоре здесь стоять нельзя. Заходить в губу опасно. Все вешки посрывало штормом. Ветер переходит на вест и свежеет. Нам это не годится. К повороту приготовиться!
«Орион» развернулся на обратный курс. Теперь он не шел, а летел. Сильный попутный ветер гнал его вперед со скоростью не менее десяти миль в час.
Все собрались вокруг Льва Васильевича.
— Как ты себя чувствуешь, Игорь? — спросил Бакурин, внимательно посмотрев мне в лицо.
— Ничего.
— Значит, хорошо, что я приказал вытащить тебя из кубрика? А теперь выпей кофе и съешь бутерброд.
— Не могу, Лев Васильевич, меня тошнит.
— Ешь, лучше будет.