Штурман дальнего плавания

Клименченко Юрий Дмитриевич

— При чем тут коллектив? Это мое личное дело. Не нравится мне работа в бюро.

— Ну, раз так — проголосуем за самоотвод. Других предложений не будет? — обратился к ребятам председатель.

Других предложений не было. Все единогласно и, как мне показалось, отчужденно проголосовали «за». Садясь на свое место, я заметил, что старпом смотрит на меня. Обычно веселый и приветливый, сейчас его взгляд выражал удивление и недовольство.

— «Наверное, после собрания выговаривать будет

за отказ от работы», — подумал я.

Но старпом ничего не сказал. Вместо меня выбрали Романа. Собрание закончилось. Я пошел в кубрик. Роман остался вместе с другими членами бюро в столовой…

— Не спишь еще? — услышал я тихий голос. Около моей койки стоял Роман. — Напрасно ты от коллектива откалываешься. Ребята про тебя говорили, что ты фасонишь здорово.

— Я не откалываюсь, а просто не хочу работать в бюро. Административная работа. Пусть тот, кто нырять не умеет, заседает в бюро.

— Ну, как знаешь…

Роман замолчал и стал раздеваться. Я чувствовал, что он не согласен и осуждает меня. Разговор продолжать не хотелось, и я промолчал.

С этого дня наши отношения с Романом ухудшились. Зато Милейковский стал проявлять больше внимания ко мне. Он постоянно советовался со мной, восхищался моим стилем в плавании, просил, чтобы я его научил быстро взбираться на мачту. Все это льстило моему самолюбию.

4

Прошло десять дней с момента нашего приезда на «Товарищ».

Парусные учения, плавание, изучение такелажа, судовые работы, вахты у трапа сменялись прогулками по городу, чтением и походами в кино. Ремонт заканчивался. Все опоздавшие прибыли, и «Товарищ» готовился к выходу в море.

На рассвете четвертого июня объявили аврал. У борта дымили два буксира, которые должны были вывести парусник в Черное море через Керченский пролив.

Вся кадровая команда «Товарища» и наши три вахты находились на палубе. Настроение у всех было приподнятое, торжественное. Боцманы и вахты стояли у своих мачт. Только один Адамыч важно расхаживал по палубе, заложив руки за спину, и ожидал команды. Наконец на мостике появился капитан. Он сказал что-то старпому, и тот в рупор закричал:

— Пошел шпиль!

— Первая вахта на шпиль — якорь выбирать! — фальцетом скомандовал Адамыч и во главе первой вахты побежал на бак.

Якорь на «Товадище» весил почти четыре тонны. Каната было отдано много. Выбирали его около трех с половиной часов. Одна вахта сменяла другую.

Адамыч часто перевешивался через борт и смотрел, не покажется ли якорь в прозрачной воде.

Вдруг он крикнул:

— Встал якорь!

Через пятнадцать минут якорь показался на поверхности воды.

— Чист якорь! — передал на мостик Адамыч.

Буксиры натянули

давно поданные концы, и «Товарищ» стал медленно двигаться. С набережной нам махали платками и руками.

У мыса Такиль буксиры ушли. Они отсалютовали нам тремя длинными гудками, развернулись и побежали обратно в порт.

«Товарищ» остался один, тихонько покачиваясь на легкой морской зыби.

И вот раздалась долгожданная команда:

— Все наверх! Паруса ставить!

Не напрасно мучил нас боцман Ваня, ежедневно гоняя на самый верх мачты, заставляя по нескольку раз разбегаться по реям, ставить и убирать паруса.

Уверенно и быстро бежали мы по вантам, перегоняя друг друга и занимая свои места на реях. Ни суеты, ни шума, ни паники. Слышались только отрывистые указания кадровых матросов, работавших вместе с нами. Надо мной уже полощется верхний брамсель. Значит, его поставили. Скорее, скорее! Вот и наш парус падает вниз, и тотчас же невидимые руки с палубы выбирают шкоты, и он наполняется ветром. Теперь можно отдохнуть и осмотреться. Все мачты — в парусах.

Быстро поставили! Спускаюсь. Внизу довольный Ваня, посматривая на часы, говорит:

— Молодцы! Двадцать минут всего… Для практикантов это рекордное время.

Красивое зрелище представляет собой парусник, идущий в солнечный день под полными парусами по голубовато-зеленому морю! Сколько радужных красок, простора, воздуха!

С попутным легким ветром идет он на юг. Поскрипывают снасти, у бортов плещется море, белые крылья парусов шелестят над тобой, а солнце, щедрое южное солнце, поливает своими живительными лучами молодых моряков, превращая их из молочно-белых в шоколадных.

На многих судах пришлось мне поплавать впоследствии, но этого единственного плавания на настоящем парусном судне — четырехмачтовом барке — я не могу забыть до сих пор.

Ночь. Вахта. Лежишь на полубаке и смотришь в темное звездное небо. Над тобой необъятный купол Вселенной. Тихонько журчит вода у штевня. Иногда плеснет стайка дельфинов или крикнет спросонья чайка, ночующая на рее. Вспыхнет спичка, осветит товарища, и вот замелькали повсюду красные светлячки зажженных папирос. Всем сразу захотелось курить.

Изредка к нам подходит вахтенный помощник и тихо, чтобы не нарушить настроения (он тоже во власти чудесной ночи), говорит впередсмотрящему:

— Вперед смотреть! Обо всем докладывать, — и уходит на мостик.

И снова чуткий покой.

— Довольно спать, ребята, — раздается голос руководителя нашей вахты преподавателя Королькова. — Смотрите наверх, будем изучать звездное небо…

Мы рассаживаемся вокруг Глеба Андреевича, и он начинает показывать нам созвездия: