Штурмовик
Шрифт:
— Саня, ты зачем за линию фронта ходишь? Это же очень опасно!
У меня глаза на лоб лезут.
— А как же иначе цели поражать, товарищ полковник?
— Да очень просто, майор!
И начинает мне рассказывать, как они тут третий месяц «работают». Значит, вот какой способ они придумали: вешают себе под крылья комплект неуправляемых ракет, подходят на скорости 800 км/час к линии фронта, дают залп, потом разворачиваются и удирают со всех ног на базу.
Я смотрю на него ошарашенно и понять не могу, прикалывается он так
— Товарищ полковник, но ведь ракеты у вас неуправляемые. Куда же вы ими целитесь?
— В район попадания мы целимся, майор! Что тут непонятного?!
— Как же вы ими в цель попадаете, да еще за 20 километров?!
— Мы все рассчитали — если нос самолета задрать на 15 градусов, плюс скорость самолета 800 км/час, плюс ресурс ракеты, получается попадание в район цели.
— «В район цели»?! Да вы же мирных там кладете штабелями! А боевые цели остаются нетронутыми!
— Все у нас точно рассчитано! Ракета С-8 сама летит 5 километров, а если с полета пускать да под 15 градусов, получается точно 18 километров дальность. «Грады» же так работают, вот и мы придумали такой способ.
Я тогда только руками развел. Хотел, конечно, многое ему сказать, да и не говорить там надо было, а по морде ему бить за такую работу. Но не стал ни бить, ни говорить. Бесполезно все это было — «шкраб», он и есть «шкраб».
Причем понятно было, что мирного населения они там, с такой точностью «работы», накосили десятки, если не сотни человек. Но ведь еще и боевые цели наверняка не пострадали — а эти бойцы-то потом докладывали, что «цель уничтожена»! Притом что неуправляемыми ракетами можно только с пикирования работать, и только по видимой цели.
Позже мне довелось побеседовать с сухопутными коллегами, и они меня неприятно удивили своими оценками работы «русских штурмовиков». Говорили, что «толку от этой авиации нет никакого». И мне, конечно, было понятно, почему они так рассуждали, — это, конечно, стыд сплошной был перед пехотой, а не работа.
Но потом, когда эти затейники улетели обратно к себе в Московский округ, мы местную пехоту быстро научили авиацию уважать. Абхазы тогда впервые узнали, что, оказывается, русские штурмовики могут за линией фронта работать — а ведь их все эти месяцы убеждали, что это принципиально невозможно.
Перед самым отлетом в Россию орлы Коваленко меня все-таки напоследок добили своей простотой, которая, как известно, хуже чем воровство.
Случилась у нас такая история — абхазы готовили очередной прорыв линии фронта, соответственно, нам по этой линии фронта надо было отработать по-хорошему, чтоб превосходящие силы грузин не смогли изрешетить и без того измученных абхазов.
Особо выделяло операцию то обстоятельство, что работать нам предстояло ночью, да еще в неблагоприятных погодных условиях.
И
Я себе для работы взял, помимо прочего, светящиеся бомбы, САБы, — просто понимаю, еще с Афгана, что если ночью работаешь по цели, то без подсветки нельзя. Или САБы, или костры разведгрупп, или фары автомашин, но что-то штурмовику должно указывать на цель, иначе ему придется работать по наитию, то есть наугад. По «молоку» нельзя работать, иначе будешь потом всю жизнь каяться, что мирных положил без счету.
В эту ночь было запланировано по одному вылету каждой пары как в моей эскадрилье, так и в эскадрилье Коваленко.
И вот ушли к линии фронта, в моей паре ведомый сбросил над целью САБы, затем работаем по очереди ракетами, бомбами, пушками, все как обычно.
При этом у нас с орлами Коваленко между нашими целями расстояние было километров тридцать, я при планировании операции даже эшелоны по высоте только между своими распределял, потому что незачем было столичных орлов в наши мероприятия впутывать — слишком далеко они от нас были, ну никак не могли мы друг другу помешать.
И вот отработал я с пикирования по цели ракетами, захожу на второй круг, бросаю бомбы, слежу за целью, выхожу из пикирования и вдруг вижу прямо у себя по курсу самолет.
То есть буквально прямо у меня пред носом, в свете моих САБов, пролетает неожиданная воздушная цель.
Я, конечно, кричу по рации:
— Кто здесь?!
Думаю при этом всякое — например, что мой летчик вдруг нарушил летный порядок, хотя, согласно распорядку, должен только через пять минут прилететь, дорабатывать цель.
Но в ответ тишина.
Снова кричу в рацию:
— Кто над моей целью находится?!
Молчание.
Ладно, думаю, в бою всякое бывает. Дорабатываю цель из пушек, пока САБы не погасли. По рации слышу странные переговоры:
— 505-й, ты где?
— Подхожу к цели.
Интересно, думаю. Может, это грузины тут рядом так нагло работают. Хотя, конечно, на грузин совсем не похоже — они очень осторожные были, без прикрытия не работали и чуть что тут же удирали.
Тут САБы начали гаснуть, я набрал эшелон, ухожу. За мной ведомый начинает работать, вижу, как САБы вешает и все такое.
Прилетаю в Гудауту, сажусь, смотрю, я не один на посадку иду, еще летчик из эскадрильи Коваленко тоже садится.
Я вылезаю из машины, смотрю на него в упор.
Тот летчик тоже вылезает, дергается на поле, потом сам ко мне подходит.
— Михалыч, извини, это я был. Извини еще раз.
— Ты как в моем районе оказался? Как ты над моей целью оказался? Выведи я раньше машину из пикирования или ты чуть позже пройди в этой точке, разница тридцать метров, мы бы погибли оба!