Штурмовики над Днепром
Шрифт:
– Товарищ командир, за нами – белый дым! – кричит Толя.
Потом добавляет:
– Появились «мессеры»!
Бросаю взгляд на приборы: обороты выше предельных, давление масла – ноль. Стараюсь уменьшить угол планирования, одновременно ввожу самолет в левый разворот. Ил-2, ввинчиваясь в воздух, несется к земле.
– Толя, снижаюсь до бреющего, мотор сдал, будем садиться…
– Товарищ командир, у меня в кабине масло, пахнет горелым, – докладывает Баранский.
Потом словно утешает:
– А дым уменьшился.
– Следи за «мессерами»! – требую уже у самой земли.
Внизу мелькают окопы своих войск. Хорошо, что удалось перетянуть через их линию… Но где сесть? Все изрыто огневыми позициями. Используя запас скорости, делаю двухсотметровый
– Цел?
– Цел, товарищ командир! – еще не совсем верит Толя.
– Хорошо отделались…
Помогаю Толе выбраться на плоскость. Осматриваю самолет, лежащий на земле, словно птица с перебитыми крыльями. Оглядываю небо. Моя группа уходит от цели без ведущего. А над передовой, извиваясь ужами, ходят «мессершмитты». Показываю в их сторону:
– Слава богу – ускользнули от них. Раненого да подбитого они не упустят.
К нам бегут солдаты, впереди них девушка с медицинской сумкой. Еле переводя дух, красавица-медсестра спрашивает:
– Вы не ранены, товарищи летчики?
Толя при виде девушки быстро поправляет летный шлемофон и расправляет ремень на комбинезоне. Что значит молодость!
– Нет, спасибо за беспокойство, – спешу с ответом и спрыгиваю с плоскости. Внезапно в левой руке возникла жгучая боль и закапала кровь.
– А это? – бросилась ко мне медсестра.
Ловким движением она закатала рукав комбинезона и ахнула – от кисти до локтя была стесана вся кожа. «Когда это? Чем?» – удивился я. Потом догадался: очевидно, фонарем. Сестра стала искать йод, но оказалось, что он закончился. Тогда она обработала руку крепким раствором марганцовки. Толя с тревогой следил за моим лицом, не зная, как я перенесу боль. Но после посадки нервное напряжение еще не спало, и боль чувствовалась слабее. Да и в присутствии сестрички нельзя было, проявлять слабость.
Солдаты окружили самолет, охали и ахали при виде пробоин, заглядывали в кабину, живо комментируя событие.
– Такая махина, а в воздухе держится. Техника! – удивлялся здоровяк, впервые так близко видевший самолет.
– Чудно!
– Вот они какие, «горбатые»! – щупал горячую броню мотора сержант.
– Хорошая машина! Почаще бы приходили пехоте на помощь. Мы рады летчикам.
Сержант что-то сказал солдатам, и они бросились за скошенной травой. Вскоре самолет был замаскирован. Я заглянул под мотор. В картере дыра, нет нижнего бронелючка. По следу движения самолета на посадке нашел рассыпавшийся подшипник. Он был еще обжигающе горяч. Эге, похоже на обрыв шатуна! Значит, легко еще отделались: масло выбросило через пробоину, но окажись перебитым хотя бы самый маленький бензопровод, и тогда – пожар. Сдав под расписку самолет, мы с Толей взвалили на плечи парашюты, радиоприемник и пошли в сторону дороги, чтобы попутными машинами добраться в полк. В полк прибыли к вечеру. Первым выбежал навстречу Саша Карпов.
– Опять подбили? – в голосе Саши искреннее сожаление.
– Вот уж не везет тебе, Вася! А мы ходили на Калабатку – хоть бы один выстрел с земли!
– Значит, мы все подавили, – пытаюсь шутить.
– А по нас и зенитки, и «мессеры»! Впрочем, думаю, что у меня авария мотора. Но надо же – чтобы над целью, да еще на пикировании! – не могу никак успокоиться.
Горячий, порывистый Карпов схватил мой парашют, старается подбодрить меня:
– Иди быстрее докладывай. И сразу – на ужин! Фронтовые сто граммов всю печаль смоют. Главное, что живы и невредимы!
Как много значит доброе слово, вовремя сказанное товарищем! Сразу на душе стало легче. В штабе полка уже знали о нашей неудаче над полем боя. Начальник штаба майор Красюков, выслушав мой
– Не расстраивайся, могло быть хуже. Все ваши ведомые возвратились нормально, но не группой, а то одному. Командир приказал отработать вопрос замени ведущего на любом этапе полета.
Летчики н воздушные стрелки, собравшись в столовой, обменивались впечатлениями заполненного событиями дня. Вначале – короткие реплики, а через несколько минут, знаю уже по опыту, будет в спор, и шум.
– А мы… Море зениток – летим! Огонь со всех сторон – летим! – слышится голос самого молодого стрелка, по которому «все зенитки палили». Более опытные, бывалые, сдержанно улыбаются, не перебивают – пусть выскажется. Иногда подбросят:
– Море не море, а зениток пятьсот было…
– Не-е, больше. Шестьсот пятьдесят! – поддержит другой. Кто-то из летчиков словно мимоходом обронит:
– А я удачно попал эрэсом в машину. Только щепки полетели…
Этому веришь, потому что такое – не редкость.
Утром на разборе полетов командир подтвердил свое распоряжение, переданное мне начальником штаба: в каждом вылете назначать двух заместителей. Это было логично. В авиации командир – всегда впереди, ведет в бой. Отсюда и название – ведущий. Поэтому противник и старается его сбить в первую очередь, чтобы обезглавить группу. В бою могло случиться всякое, но группа должна оставаться в кулаке. Для этого и было введено двойное дублирование. Это правило стало незыблемым законом до конца войны. Сложнее обстояло дело с подготовкой ведущих. Опыт убеждал – для ведущего мало быть хорошим летчиком. Фронтовому летчику приходилось летать чаще всего над незнакомой местностью, ориентируясь по карте. В боевых условиях он не всегда мог выдерживать заданный маршрут. Ведущий штурмовик должен превосходно ориентироваться, отыскать заданную цель и нанести удар в непосредственной близости от своих войск, уметь отличить свои войска от противника. Если успех полета зависит от мастерства летчика, ведущему такое мастерство нужно вдвойне. Теперь, когда у каждого летчика была радиосвязь, командиру стало легче управлять группой. Мы чаще поручали тому или иному ведомому на обратном маршруте быть ведущим. Такая внезапная команда заставляла постоянно следить за местностью, больше проявлять самостоятельности в полете. На земле командир обязательно спросит, что видел, какие ориентиры запомнились. Так выявлялись плюсы и минусы в штурманской подготовке молодых летчиков. Теперь с большей уверенностью можно было определить, кому, в случае нужды, можно доверить группу. На Кубани не обошлось и без потерь. Погиб мой старый товарищ Михаил Николаевич Полынов. Младший лейтенант Лаврентьев, будучи раненным, сел на подбитом самолете на Малой земле под Новороссийском. Младший лейтенант Тимофеев и его воздушный стрелок покинули горящий Ил-2 и с парашютами приземлились в расположение своих войск. Одним словом, наша молодежь понюхала пороху, познала радость побед и горечь неудач. Смотришь на иного – совсем юноша, а уже имеет с десяток боевых вылетов, на груди орден.
ЗДРАВСТВУЙ, НЕБО УКРАИНЫ!
5 июля, в первый день гитлеровского наступления на Курской дуге, полк получил приказ на перебазирование. Посадку совершили под Ростовом. Дальнейший маршрут нам не был известен. Всех охватило волнение: где окажется наш конечный пункт маршрута? Многие были убеждены – на Курской дуге. Оказалось – Миус-фронт, преддверие растерзанного фашистами Донбасса. Полк сел на аэродром Большой Должик. Здесь базировались истребители, прибывшие также с Кубани. В первые же дни подполковник Смыков познакомил нас с обстановкой на фронте. На возвышенном правом берегу реки Миус гитлеровцы построили прочную оборону. Изучив район боевых действий, ведущие групп нанесли удар по целям. Итак, знакомство состоялось. Теперь надо хорошо подготовиться к предстоящим боям. Начальник штаба майор Красюков в эти дни был похож на дирижера большого оркестра. Много вопросов предстояло решить. И важнейший из них – отработка взаимодействия с наземными войсками и истребителями.