Штык ярости. Южный поход. Том 1

Тыналин Алим

Его коллега поджал губы еще больше и стараясь сдерживаться, сообщил:

– Армейский штаб-лекарь Николай Андреевич Гениш. Все же вынужден сообщить, что эта шутка несколько превосходит известные границы.

Ишь ты, мы же тебе не коровью лепешку в чемоданчик подсунули, чего так кипятиться?

– Где же Александр Васильевич? – спросил Векард, оглядываясь и задержал взгляд на груде покрывал на диване. – Я смотрю, наше лечение совсем ему опротивело, раз уж он нам здоровых парней вместо себя подсовывает.

Все

посмотрели на диван и Суворов, почувствовав это, выглянул из-под покрывала. Голубые глаза весело блестели.

– Как прикажете, ваше сиятельство? – спросил Гениш. – Останетесь на диване или ляжете в постель? Мы должны осмотреть вас, уж не обессудьте.

– Ладно, мучайте прямо здесь, – соизволил согласиться полководец. – Очень уж удобно тут лежать.

Врачи подошли к больному и начали осматривать. Я деликатно отошел к окну и поглядел на церковь неподалеку. В воздухе, хлопая крыльями, летали белые и серые голуби. За спиной доктора вполголоса обменивались замечаниями по поводу состояния полководца.

– Небольшое кровопускание и клизма, – авторитетно сказал Векард. Видите, как уменьшилась опухоль после того, как я стал применять кровопускание, препараты для изгнания мочи, вызывающие потение и слабительные?

– Мне кажется, большее воздействие оказали целебные мази, которые я назначил, – осторожно возразил Гениш. – Сироп из апельсиновых корочек с добавлением мяты и солями винного камня производит прямо-таки чудодейственный эффект. Я поднимал с его помощью самых безнадежных больных.

– Юноша, лучше применять проверенные методы лечения, – мягко пожурил Мельхиор. – Клизма ставится при наличии «избыточной жидкости» или так называемого «humor» в теле. Еще со времен Античности установлено, что тело человека состоит из четырех типов жидкости – крови, желтой желчи, флегмы сиречь слизи и черной желчи. Избыток какой-либо из них и вызывает недуги.

– Это все верно, коллега, но медицина не стоит на месте и мы уже не можем лечить также, как и во времена Аристотеля, – стоял на своем Николай Андреевич. – Я бы рекомендовал обтираться розовой водой с очищенной серой и спиртовой настойкой лаванды.

– Спирт это-ж чтожешь, водка что ли? – заинтересовался Прохор, но медики, увлеченные спором, ему не ответили.

– Все так называемые новейшие разработки суть переработка старых, проверенных способов лечения, – слегка презрительно заметил Векард. – Многие просто берут старые рецепты, переписывают их по-своему и готово, выдают за новый продукт. Что касается целебных мазей, то ими пользовались еще египтяне.

– Господа, что в итоге делать мне? – спросил Суворов.

– Я думаю, нам с коллегой надо назначить консилиум и согласовать наши методы лечения, – сказал Гениш.

Обернувшись, я увидел, что врачи смотрят друг на друга с плохо скрываемой неприязнью.

– Господа, может быть, вы позволите попробовать

лечение ржаным хлебом? – спросил я и все повернулись в мою сторону, только сейчас вспомнив о моем ничтожном существовании.

– Это как? – спросил Гениш.

– Что вы имеете ввиду, молодой человек? – поинтересовался Векард.

А Суворов ничего не сказал, просто блестел вопросительно голубыми глазами.

Я пожал плечами, будто говоря о чем-то обыкновенном. Впрочем, то, что я предлагал, действительно было самым обыденным способом исцеления.

– Нужно взять обычный, только что испеченный, ржаной хлеб, – сказал я. – Хорошенько его посолить и прожевать. Затем вместе с солью разложить толстым слоем на болячку и перевязать.

– И все? – спросил Гениш.

Я кивнул.

– И все. Можно еще использовать баранью или говяжью печень. Там немножко другой способ.

Прославленные светила медицины с минуту молчали, затем переглянулись и захохотали. Гениш буквально согнулся от смеха, а у Векарда тряслись щеки. Прохор тоже ухмыльнулся и погладил густые усы. Суворов жизнерадостно улыбнулся.

Посмеявшись от души, доктора вытерли слезы и обмахнулись платочками.

– Ох, давно я так не развлекался, – с придыханием сказал Мельхиор. – Весело у вас, ваше сиятельство, позвольте заглядывать к вам почаще, чтобы спасаться от хандры и меланхолии.

– Слушайте, ржаной хлеб и баранью печенку в пережеванном виде лучше отправлять в рот, а не на больное место, – заметил Николай Андреевич, все еще улыбаясь. – Вам не кажется, что это бездумная трата провизии?

Я смущенно ответил:

– Думаю, в нашей ситуации лучше использовать любую возможность выздоровления.

Доктора мгновенно перестали улыбаться и посерьезнели. Прохор встревоженно кашлянул и только Суворов продолжал глядеть на меня.

– Что такое вы несете? – злобно прошипел Гениш, а Векард подошел ближе, крепко схватил меня за локоть и потащил вон из комнаты.

Выйдя на лестницу, он отвел меня к окну, убедился, что вокруг никто не подслушивает и сурово спросил:

– Вы отдаете себе отчет, милостивый государь, в том, что вы только что сказали?

Это что же получается, они не знали о том, что их знаменитый пациент может умереть от болезни? Или, что еще хуже, знали, но намеренно скрывали? Во всяком случае, они тоже меня достали со своим профессиональным высокомерием и я не собирался с ними церемониться.

Я тоже оглянулся по сторонам и ответил:

– Я-то вполне понимаю, что говорю. А вот вы, именитые доктора, знаете о том, что Александр Васильевич умрет уже через месяц?

Векард чуть отодвинулся от меня и затаил дыхание. Я продолжал смотреть ему в глаза. Нет, они прекрасно понимали, что полководец медленно умирает в своей постели и молчали об этом, ломая перед ним трагикомедию бесполезного лечения.